Час волчьих ямРазмышления в залах экспозиции «Русское искусство первой половины двадцатого века»в новой Третьяковке
В конце 20-го века легче писать о политике, об истреблении животных и
растений, о половых извращениях затравленных и загнанных в бетонные норки
людишек, чем об искусстве. Любое современное урбанистическое государство стало
враждебным подлинному искусству, а точнее, тому искусству, к которому привыкли
мы, люди иудо-христианской цивилизации, прожившие большую часть последнего века
второго тысячелетия от Рождества Христова.
Нужно написать портреты родных и соседей, повесить их на стенку – это
искусство; нужно написать ландшафт имения или дачи для того, чтобы, уезжая
зимой в город, вспоминать дорогие места, – это искусство, нужно написать для
церкви иконы,чтобы на них молиться, – это искусство; нужно украсить городскую
площадь скульптурным фонтаном – это искусство и т. д. Искусство, я пишу о его
изобразительных формах, всегда было утилитарным, необходимо людям и согрето их
теплом. Между мастером и заказчиком очень часто возникали дружеские
взаимоотношения на всю жизнь. Некоторые мастера делали свое дело превосходно –
из их произведений составились теперь мировые музеи. Всегда были и
художники-фантасты, писавшие странные картины для себя, но их во все времена
было меньшинство, и у них была своя особая аудитория. В далеком прошлом
человечества были военные сакральные государства: Ассирия, Египет, Рим. У них в
искусстве были свои задачи подавления психики подданных псевдомонументализмом,
но для людей ближе египетская мелкая пластика, интимные бюсты семьи Эхнатона,
ассирийские валики-печати, римские скульптурные портреты, а не мрачные
ансамбли, от которых веет холодом. Колизей замечателен тем, что там дикие звери
ели первых христиан. Древний Рим – тем, что его сжег император Нерон,
ассирийские цари в бычьем обличии с семенниками и хвостами оставили память тем,
что они выжигали города и убивали поголовно всех жителей. Третий рейх Гитлера
прославился такими же деяниями – строил крематории и идиотские мрачные здания,
испоганившие Берлин, сталинский СССР снес древнюю Москву, истребил половину
динамичного европейского народа и вырыл под землею чудовищное метро с
позолоченными символами Антихриста. Средневековые города Европы, и западной и
восточной, по большому счету были городами-коммунами, где все жители жили одной
семьей, – так было и во Флоренции, и в раннем Париже, и в Новгороде, и в
Константинополе, и в Равенне, и в Сплите. Искусство тогда было единообразным,
массовым и сакральным – в принципе, быт и хозяев города, и обывателей был един,
различались только материалы изделий: у богатых было серебро и золото, у бедных
– медь и глина. Это время, где-то с 8-го по 15-й век, справедливо считается
золотым веком нового европейского искусства. Все произведения всех жанров были
рукотворны – об этом недаром с тоской вспоминал Джон Рескин, пытаясь возродить
в промышленной Англии некоторое подобие безвозвратно ушедшего.Такие же попытки
в России делала княгиня Телешева в Талашкине и Мамонтовы в Абрамцево. Успехи
технического прогресса привели к тому, что морально одичавшие европейские
страны, деля подземные кладовые земли, устроили две всеевропейские бойни,
уложили цвет Европы в волчьи ямы и создали на их могилах новую утилитарную,
целиком механизированную псевдоцивилизацию, в которой старое рукотворное
искусство стало бездушным предметом вложения денег, и не больше. А труд
художника по-прежнему рукотворен и наивен по своей сути – творец нянчит и
пестует свое творение кистью и резцом, как мать пальцами гладит головку
ребенка. Как реакция на противоестественные условия, в которых оказались люди
подлинной и независимой Европы, возник авангардизм. «Города-чудовища» Эмиля
Верхарна читали и братья Бурлюки, и Малевич, и Ларионов с Гончаровой, и
Хлебников, и Лентулов, и все другие. А до этого все читали и проклятых поэтов
Парижа, и восточных философов, ища альтернативу безликому урбанизированному
обществу. Об этих поисках мне говорил Жегин, который сам тогда был младшим в
тех, теперь почти мифических, компаниях и диспутах. Скоро люди выкачают всю
нефть, вырубят все леса, поедят все зверье, а другой земли нет, она одна; тогда
придут сюда китайцы, натянут на свои тамбурины, по словам вещего Блока,
писавшего об этом еще в начале века, шкуры европейцев и будут славить своего
узкоглазого кормчего.
Мои родители выросли в домах, где горели в канделябрах свечи, где прислуга
ходила бесшумно, а в церковь и на парад ездили в ландо. И это было еще совсем
недавно, был другой ритм жизни.Тогда в музеи ходили как в Художественный театр,
и кто побогаче, старался купить картину модного художника.Так возникла
Третьяковская галерея и ее культ среди москвичей. Но в России установился
варварский тоталитарный большевистский режим, и островки русизма (МХАТ, Малый
театр, Третьяковка) стали разновидностью московского зоопарка, где показывают
редких зверей, в которых можно тыкать палками и кидать в них камни. Если же они
начинали рычать, то их умертвляли в московских клиниках, как подопытных
животных, уколами. Большевизм – это был антинациональный, антирусский режим, но
он всячески прикрывался ручными и бессловесными обломками старой России, как
сейчас ельцинская Россия нашла для себя псевдорусскую дрессированную обезьяну в
лице Михалкова, играющего русских царей в декорациях Павла Бородина. В
современной Москве музеи с русским искусством напоминают эстетические морги или
паноптикумы мадам Тюссо. Невольно вспоминается старый eвpeйский анекдот:
московский еврей показывает своему провинциальному родственнику Кремль: «Это царь-пушка,
а это Грановитая палатка». Сюда можно еще добавить фразу: «А это Третьяковка,
где Иван Грозный выколол шилом глаз своему сыну».