Сколько ни хлопотал Иван Петрович, отпуск ему дали только в начале июля.
Семья давно уже была в деревне, и Иван Петрович рвался туда всей душой.
Сидя в вагоне, он набрасывал в записной книжке: «Я жажду коснуться земли. Припасть к ней всей грудью. Впитать в себя ее соки и, как Антей, набравшись от этого общения новых сил, кинуться сновав битву».
«Битвой» Иван Петрович называл хлопоты о переводе на другое место с высшим окладом.
Так размышляя, подъехал он к последней станции. Было уже часов одиннадцать вечера.
На платформе ждал его высланный навстречу кучер.
– А барыня? А барышня? Захворали, что ли? Отчего не встретили?
– Оне уж спать полягали! – ответил кучер равнодушно.
– Как странно! Так рано! Встают, верно, в шесть…
Сел в коляску.
Всю дорогу строил планы новой жизни.
– Вставать, конечно, не позже шести. Хорошо иногда и встретить солнце с женой и свояченицей… Прямо с постели – в воду. Вода в речке холодная… бррр… На весь день юн и свеж. Затем стакан молока с черным хлебом и верховая прогулка. Если дождь, надел плащ и – марш. Затем легкий завтрак. Потом работать, работать, работать! Перед обедом игра с детьми в крокет. После легкого обеда прогулка совместная с детьми. Организуем пикники… Потом легкий ужин, чтение и на боковую. Роскошь! Сколько за это время прочтешь, как поправишь организм?
До усадьбы не больше шести верст. Приехали быстро.
– Не беспокойте барыню. Пусть спит.
Устроился в кабинете. Выпил чаю. Заснул.
Утром вскочил, взглянул на часы. Половина двенадцатого. Ну, да ведь не начинать же с первого дня. Пусть пройдет дорожная усталость.
Оделся, пошел в столовую.
Вся семья за столом.
Пьют чай, едят ветчину.
– Это что же? Легкий завтрак?
– Нет. Чай пьем. Только что встали.
– Что же это с вами?
– Да так.
– Отчего вчера не встретили?
– Это после ужина-то да шесть верст трястись! Съешь кусочек ветчины. До обеда еще полтора часа.
– Так рано обедаете?
– Нельзя позже. Не дотерпеть.
Иван Петрович посмотрел пристально на жену, на свояченицу, на детей. И больше ничего не спрашивал.
Лица у всех были круглые, глаза припухшие, рот в масле. Жевали бутерброды, а глазами намечали себе новые куски на блюде.
– А вы запаслись каким-нибудь чтением? Жена сконфузилась.
– Есть «Нива». От покойной тетушки.
– «Нива»?
– Ну да. Чего же тут особенного? Вот Лиза «Сергея Горбатова» читает.
– Гм… Может быть, пойдем пройтись?
– Теперь не стоит. Сейчас накрывать будут. Лучше после обеда.
– После обеда жарко, – сказала свояченица.
– Ну, вечером. Торопиться некуда.
– Ну, ладно. Я после обеда с детками в крокет поиграю. Необходимо хоть маленькое физическое движение.
Дети посмотрели на него припухшими глазами недоверчиво.
Потом сели обедать. Ели серьезно и долго. Говорили о какой-то курице, которую где-то ели с какими-то грибами. В разговоре приняли участие и дети, и нянька. Потом горничная, служившая еще покойной тетушке, очень живо и ярко рассказала, как тетушка фаршировала индюка.
Иван Петрович злился. Изредка пытался заводить разговор о театре, литературе, городских новостях. Ему отвечали вскользь и снова возвращались к знакомой курице и тетушкиному индюку.
Сразу после обеда он ушел в свою комнату разбирать вещи. Стал просматривать книги, в глазах зарябило так странно и приятно. Затем пришла откуда-то очень симпатичная курица, села на диван и закурила папиросу.
Разбудил его голос жены, предлагавшей ему раков.
– Каких раков? Почему вдруг раков?
– Очень просто. Сейчас принес мужик, я и велела сварить. Лиза любит.
Иван Петрович, еще плохо соображая, пошел в столовую. Там сидела свояченица и ела раков.
– Ну, как это можно? – возмутился Иван Петрович. – Ведь только что обедали!
Но сел за стол и загляделся. Свояченица ела раков артистически. Надломит клешню, обсосет, очистит шейку, поперчит, оботрет корочкой скорлупку…
Три минуты смотрел он, на четвертой на выдержал. С тихим стоном протянул руку и выбрал рака покрупнее…
В пять часов пили чай, ели простоквашу, ягоды я варенец. Отдыхали на балконе, ужинали поплотнее и отправились спать.
– Завтра, после верховой езды, поиграю с детками в крокет, – сказал Иван Петрович, зевая.
Вечером занес в книжечку:
«У меня мало общего с женой. Из хрупкого существа, полного интеллигентных порывов, она обратилась в жвачное животное. Я чувствую себя, как связанный орел, у которого висят на крыльях жена, дети и своячени…»
Он заснул.
* * *
Конец июля.
– Чего вы тянете с обедом? – ворчит Иван Петрович. – Уже без четверти час! Ни о чем не подумают.
– Ты бы успел еще выкупаться, – говорит жена. – Сам же кричал, что хочешь купаться.
– Покорно благодарю. По этой жарище в гору переть! Купайся сама. Что же, обед скоро? Прикажи пока хоть яичницу сделать, что ли. Не могу я голодать. Мне это вредно. Я поправляться приехал, а ты меня как лошадь тренируешь. Где Лиза?
– «Ниву» читает.
– Опять с книгой! Безобразие. Летом отдыхать надо, поправляться, а не над книгой сохнуть. Начитается зимой. Хоть бы раков принесли, что ли. После обеда и закусить нечем будет. Ни о чем не подумают.
– После обеда ты, кажется, хотел пикник устроить, – говорит жена.
– Пикник? Кто ж в такую жару пикники устраивает. Для пикника нужен серенький денек. Осенью хорошо. Да мне, кроме того, еще работы много. Нужно еще вещи разобрать. До сих пор не успел, все некогда было.
