Он чувствовал себя стариком. Да, черт возьми, стариком! Куда умчались мечты, горячие романтические устремления, юношеская радость чувствовать себя сильным самцом? Беда в том, что в природе мужчин не замечать возраста, пока не поймешь, что жизнь прошла. В конце концов, все проходит.
Алекс Хайтауэр покидал свой офис усталым и раздраженным. Размышляя о женщине, с которой ему предстояла встреча через пару часов, он пытался вбить в себя хоть немного страсти. Слава Богу, ему всего тридцать семь, и в его 188 сантиметрах и 78 килограммах должно быть достаточно гормонов!
Думай о страсти, мужик. Думай о длинных, с шелковистой кожей ногах, о сладких полуоткрытых губах, о мягкой полной груди. Думай о хрустящих простынях, о сплетенных телах, о взрыве страсти, оставляющей мужчину расслабленным, дрожащим и мечтающим о новом свидании.
– О сексе думай, козел, – пробормотал он вслух, добравшись наконец до дома, в котором жил вместе со своей четырнадцатилетней дочерью Сэнди. – Забудь проклятую мебельную ярмарку!
Мысли, однако, сконцентрировались на освежающем душе, холодном коктейле и приличном поводе увильнуть от свидания. Направляясь в ванную, он услышал разговор дочери по телефону.
– ..сказал «не могу», но ты же знаешь, он всегда меняет свое мнение. Ага. Ну, папочка родился в мелозойскую эру и ничего не понимает. Что? О'кей. Что? Конечно, не волнуйся, я скручу его одним пальцем.
Чувствуя боль в висках, состоящую на одну часть из раздражения, на одну из отвращения и на три из любви, он молча прошел мимо приоткрытой двери дочкиной спальни.
Пятнадцать минут под холодными струями воды не сняли напряжения, не принесла облегчения и выпивка. Одеваясь и Поправляя перед зеркалом в кабинете полосатый галстук, Алекс размышлял, по какому тайному закону природы четырнадцатилетние дочери и их тридцатисемилетние – или столетние? – отцы никак не находят общий язык.
Неудивительно, что он не мог найти в себе силы хоть что-то поменять в своей унылой жизни. Роль одинокого отца высасывала все силы. Приходилось постоянно держать оборону.
Только сегодня утром он сказал «нет» в ответ на ее просьбу – скорее приказ – отпустить ее на какой-то идиотский загородный рок-концерт.
– Но, папочка, туда собираются все до единого, – взвыла Сэнди. – Меня поднимут на смех, если я окажусь единственной в школе, кого не пустили родители. Кроме того, я обещала!
– А я сказал – нет. Приговор окончательный, Александра. Обжалованию не подлежит.
– Господи, я ненавижу тебя! – закричала она, в слезах выскакивая из-за стола. Примерно так они и общались в последние дни.
После того как она проколола уши, Алексу ничего не оставалось, как признать, что он почти ничего не понимает в женской природе, – и это признание мужчины, который живо интересовался женщинами с пятнадцати лет. Однако он знал точно, что четырнадцатилетним девочкам не нужно навешивать на уши полфунта побрякушек. К тому же разных по весу и размеру, черт возьми!
– Но, папочка, все их носят. Я буду выглядеть голой без украшений!
– Девочкам в четырнадцать лет…
– В четырнадцать с половиной, то есть практически в пятнадцать, а это почти шестнадцать, то есть достаточно много, чтобы водить машину, выходить замуж и делать почти все! Я знаю трех девчонок моего возраста уже беременных!
Алекс постарел сразу на десять лет.
– Ты слишком стар и не понимаешь, что значит жить без развлечений. Почему я должна сидеть, как пятилетний ребенок в монастыре?
– Не знаю точно, но полагаю, что пятилетних детей не берут в монастырь, Сэнди. А теперь иди умойся. – В последнее время она начала экспериментировать с косметикой. – И побыстрее, пожалуйста, я опаздываю на встречу.
Он проинспектировал ее лицо, воздержавшись от высказываний о серьгах, одна из которых – обычный гвоздь, не заслуживающий дальнейшего рассмотрения, а другая – варварская связка побрякивающих запасных частей, свисающая до маленького костлявого плечика.
Может, он слишком строг? Такое обвинение приходилось слышать от дочери в среднем трижды в неделю. По крайней мере она перестала называть его ГАР, что расшифровывалось как Глупый Американский Родитель, и переименовала в ДОБС, что на ее школьном жаргоне значило Дохлый Белый Самец. Слабое утешение. Особенно его дохлая часть.
Взгляд Алекса упал на отражающуюся в зеркале фотографию Сэнди в ее одиннадцатый день рождения. У отца и дочери были одинаковые светлые волосы и ясные серые глаза, но на этом сходство кончалось. Сэнди унаследовала Динин овал лица и ее правильные черты вместо его костлявого, угловатого лица с большим носом и агрессивной челюстью. Слава Богу. Хотя у него никогда не возникало проблем с женщинами, он не обольщался относительно своей внешней притягательности. Деньги – вот его «секрет обаяния».
Черт возьми, он снова опаздывает! Миссис Халси уже давно здесь, и он выдержал обычный скандал с дочерью о необходимости няньки, когда он уходит вечером из дома. Сэнди умчалась к себе и врубила, как она выражается, музыку так, что хрустальная люстра в столовой заходила ходуном, едва не срываясь с потолка.
Перед уходом Алекс заглянул к дочери.