Московская область. Окрестности села Куркуиловки. 1992 год.
Прекрасным апрельским утром по не слишком плохой дороге двигались два больших черных автомобиля. В них находились бандиты. Восемь особей. Пятеро в переднем и трое в заднем. Там, где ехали трое, происходил разговор. Пузатый пожилой бандит успокаивал одного из молодых:
— Не нервничай, Жорик.
Тот отвечал:
— Не нравится мне эта поездка, Петрович.
— Что тебе не нравится, Жора?
— Надо же, где стрелку забили! Вокруг — сплошной лес. Заблудишься, — не выберешься отсюда.
— Мы еще не добрались.
— Добраться — доберемся. А вот выберемся ли… Нас всего восемь. А их будет гораздо больше. Нутром чую.
— Не ной, — строгим голосом сказал Петрович. — Ты прекрасно знаешь, что сзади едут еще несколько десятков ребят. Если Гога решит показать силу, наши подъедут и вставят ему что надо — и куда положено.
— Петрович, — не унимался Жора. — Пока они подъедут, нас успеют грохнуть раз десять.
— Все! Не скули! Твое дело — внимательно смотреть за Ленькой Македонцем. Он у них самый опасный, сволочь. Ты его знаешь?
— Да, — нехотя ответил Жора. — В армии вместе служили.
— И какая у него настоящая фамилия?
— Циммерман. Македонцем его прозвали за то, что он постоянно палит из двух стволов сразу. Это называется стрельбой по-македонски.
— А ты так умеешь?
— Да.
— А почему не используешь?
— Потому что все это — чушь. При такой стрельбе — точности никакой. Зато много грома, шума, лязганий затворов и тому подобной белиберды. Показуха и наведение паники на врага. Любой профессионал знает, что если надо попасть точно, то лучше это делать, используя один ствол.
Петрович задумался на минуту и продолжил:
— В армии, значит, вместе служили? Кенты, значит. Вот ведь, судьба какая, а? Он грохнул двоих коммерсантов. Они платили нам. Хорошие были, «жирные». И Стручка из второй бригады. А ты замочил их бригадира. Как его там?
— Лошака.
— Вот-вот. Теперь Гога спит и видит, как бы с тобой поквитаться. А я непрочь из этого Македонца дух выпустить.
— Он еще нашего сутенера шлепнул. Комариком его звали.
— А ты — двух гогиных любовниц. Причем, разом.
— Каких любовниц? Этих шалав из борделя?
— Но бордель принадлежит Гоге.
В машине стало тихо. Через минуту Петрович с подозрением в голосе спросил:
— Выходит, что вы с Македонцем кореши?
— Нет, — напряженно ответил Жора. — Просто у нас с ним нейтралитет. Я в него не стреляю, а он — в меня.
— Вот это да! — вскричал Петрович. — Получается, что он будет палить в меня из двух стволов, а ты в это время станешь в носу ковыряться?
— Зачем? Я буду стрелять в Гогу.
— Но ведь меня убьют!
— Зато Гогу тоже.
— И мне от этого сразу станет легче?
— Не знаю, — пожал плечами Жора.
Повисла тишина. Петрович, удивленно посмотрев на своего помощника, обратился к водителю:
— Коля, ты слышал разговор?
— Да, — ответил тот, флегматично гоняя во рту жвачку.
— Тогда запомни. Леня Македонец — твоя задача. А то тут некоторые обвешались принципами, как говновоз шлангами… Понял?
— Угу, — кивнул головой Коля и, сделав глотательное движение, нечаянно отправил жвачку в желудок.
Петрович посмотрел на Жору и проворчал:
— А с тобой, Жорик, я позже разберусь.
Тот с безразличием в голосе ответил:
— Если это позже наступит. Что-то предчувствие у меня нехорошее…
— Заткнись!
Стало тихо. Лес начал редеть, потом расступился и рядом с дорогой возник белый знак, на котором кривыми алкоголическими буквами было написано: «Куркуиловка». Дальше виднелись крыши каких-то ветхих строений сельского типа. Между ними и лесом вдоль дороги стояли машины. Было их много, и все они топорщились открытыми багажниками. Возле машин, сверкая выбритыми лысинами, толпились крепкие молодые люди.
— Сборище лысых придурков, — констатировал Петрович. — Под Гогу косят. Тот в семьдесят втором году взял сберкассу и пытался смыться. Но его обложили мусора и погнали, как сайгака. Он спрятался в каком-то сарае. Легавые окружили сарай и предложили сдаться. А он, идиот, принялся отстреливаться. Те, недолго думая, подожгли сарай. Гога сначала изображал из себя героя. До тех пор, пока волосы на голове не загорелись. Вот тогда и сдался. Мусорам впадлу было своими кителями его тушить (испортятся ведь). Да и Гога — когда отстреливался — ранил одного из них. Поэтому служители закона оторвали доски от забора и, — давай ими лупить этого героя по башке. Таким вот образом и спасли беднягу. Скальп, правда, немного набекрень съехал. Зато жив остался. С тех пор лысым и ходит…. Ну ладно. Приехали. Пошли, выйдем, да побеседуем.
Две прибывшие машины остановились на обочине. Пятеро бандитов также открыли багажники и остались возле них. Петрович отошел в сторону и остановился на лесной опушке. Рядом с ним тут же оказались Коля и Жора. Последний, осмотревшись, заметил, что в нескольких десятках метров позади них между деревьями стоит старый, видавший виды, деревянный сарай. Выглядел он безжизненным, но — достаточно прочным. Взяв этот факт на заметку, Жора взглянул вперед и увидел, что к ним приближаются трое.
Впереди вышагивал тощий старый грузин. Звали его Гогой Шахторадзе. Лысина преступника, изуродованная шрамами, гордо сверкала в солнечных лучах. Седые гигантские усы грозно топорщились в стороны, а длинный нос торчал над ними, как мощный таран древнего античного корабля. Но весь воинственный вид Гоги необычайно портили большие очки в толстой роговой оправе. Они напоминали детскую новогоднюю маску из тех, которые продавались в любом ларьке. Эти маски состояли из пластмассовых очков, склеенных с громадным носом из такого же материала, и усами, сделанными из щетины от сапожной щетки. Гога сильно походил на еврейского доктора-ветеринара, и поэтому Жора, не удержавшись, громко рассмеялся.