— Слышь, шеф, переключи на сто три и восемь, а? — трогаю я за рукав водителя маршрутки.
— Валяй, — не отрывая сосредоточенного взгляда от дороги, отзывается он.
Я играю разбитыми кнопками на потертой магнитоле, и вскоре из колонок раздаётся незатейливая мелодия.
Выжидаю с минуту, словно невзначай оборачиваюсь. Сидит, конечно, сидит — куда же он денется? Смотрит на унылый осенний пейзаж. Нахмуренный лоб постепенно разглаживается… Повезло ему — именно в его имя я ткнул наугад в длинном списке тех, кому сегодня был нужен.
— Останови на следующей.
Я выпрыгиваю на мокрый асфальт пасмурной улицы, провожаю взглядом фыркнувшую бензиновым облачком "Газель".
Вот я и озвучил ещё один кадр из чьей-то жизни.
Ох уж это поколение, выросшее на голливудских фильмах! Не мыслят себе грустных размышлений без рока, напряженного ожидания без брегбита, а любовных объяснений без блюза.
Когда ты учишься жизни только по кино, неудивительно, что трогательное признание возлюбленного без серенады под окном отдает фальшью, а горькая утрата без меланхоличного Баха — подделкой… Настоящие эмоции по сравнению с усиленными саундтрэком кадрами кажутся бедными и бледными; без директора картины, запускающего продуманную музыку к соответствующим моментам в ленте их жизни, людям не хватает остроты переживаний и полноты чувств.
Людям нужны звукорежиссёры.
Окно второго этажа облупившейся "хрущевки" распахнуто настежь; я сижу в неприметной "хонде" с опущенными стёклами и слушаю напряженный обмен упрёками. Точнее, слышу я только одну сторону:
— Ты же мне обещал! Ты же говорил!..
Олег, молоденький звукооператор, отданный мне "на воспитание", шёпотом спрашивает:
— Пора?
Новенький, еще недавно на работе, пока не научился чувствовать подходящий момент.
— Рано. Она еще не закончила.
Проходит пара минут тишины. Для нас — тишины, но я-то знаю, что расстроенной женщине что-то тихо втолковывает глуховатым голосом ее муж.
— Да если бы тебе было до меня хоть какое-то дело, ты бы никогда не продлил контракт! — снова раздается из окна. — А тебе наплевать! Наплевать на то, каково мне здесь! Наплевать, что я боюсь каждого телефонного звонка! Боюсь каждого стука в дверь! Что каждый раз сердце замирает от ужаса, стоит только представить…
Раздаются горькие всхлипы.
Вот теперь пора.
— Включай, — киваю Олегу, а сам выбираюсь из машины.
Тот послушно поворачивает ключ в замке зажигания, и через миг из 'хонды' начинает литься какая-то в меру печальная попса.
Я, тем временем, бегу за угол дома. Вот и он. Облокотился на перила балкона; красноватый кончик сигареты обрисовывает в темноте силуэт плеч, кажущихся совсем квадратными от жестких погон на кителе.
Так… Как бы мне понезаметнее…
У подъезда соседнего дома сидят подростки с гитарой. Сойдёт. Решительно направляюсь к ним. Прошу огоньку, хотя, вообще-то, не курю.
— А давай-те, я вам сыграю, — ненавязчиво предлагаю я.
Через миг гитара — в руках, и я перебираю струны, наигрывая какой-то искренний и безыскусный армейский мотив.
Жду, когда погаснет на балконе второго этажа огонек сигареты и хлопнет стеклянная дверь.
Я помню мир еще без звукорежиссёров. Но стараюсь не афишировать. Не знавшие времени, когда лучшим аккомпанементом к рыбалке было щелканье сверчков и далекий гудок проходящего поезда, а для приятных воспоминаний — барабанящие капли дождя по стеклу и шелест шин по мокрому асфальту, они выспрашивают меня с жадным любопытством:
— И как же вы тогда, а?
"Да неплохо", — мог бы ответить я. Но не отвечаю. Потому что знаю, что жадное любопытство в глазах сменится снисходительным, отчасти даже жалостливым недоверием.
Разучились, разучились мы чувствовать сами. Нам теперь подавай музыкальное сопровождение. Без него все чувства для нас стали как "понарошку".
А по мне, "понарошку" — как раз так. Саундтрэк для меня даже столько лет спустя так и остался костылем для разучившейся чувствовать самостоятельно души.
— Почему мы никогда не бываем на свадьбах? — интересуется у меня Олег.
Мы сидим за столиком уличной кафешки и глядим на проносящийся мимо нарядный, в лентах и шариках, кортеж.
— Ну, подумай сам, — говорю я, жмурясь на по-летнему теплое сентябрьское солнце, — На свадьбах они прекрасно справляются сами. Очень давно научились, еще до нас. Марш Мендельсона, Венский вальс, "Музыка нас связала", "Ах, эта свадьба", "Виновата ли я"…
— Понял, — кивает он головой, нарушая ложкой подтаявшую округлость пломбирового шарика.
Мы оба делаем вид, что не смотрим на сидящих за соседним столиком. Нетронутое мороженое тает в стеклянной вазочке; девушка нервно крутит в руках соломинку молочного коктейля, парень хмурится и смотрит в сторону.
Вот он подался вперед, принялся что-то медленно, с трудом говорить.
— Пора, — шепчу я Олегу.
Звукооператор идет к стойке, заставленной бачками с разноцветным мороженым и, обаятельно улыбаясь, просит продавщицу:
— Извините, вы не могли бы, пожалуйста, сделать радио погромче — сейчас будут крутить песню, которую я у них заказал…
У девушки за соседним столиком в глазах стоят слёзы; кольцо, снятое с безымянного пыльца, лежит рядом с запотевшей вазочкой и ловит свет сгорающих сентябрьских листьев.