Когда красное знамя торжествующе распахнулось по ветру высоко над крышей вокзала, Кириллу Атласову захотелось увидеть всю Калугу. Оставленные города он знал, но это был на его пути первый освобожденный…
Не обращая внимания на пули, еще прилетавшие откуда-то из-за составов, забивших пути, он побежал к железной лестнице, по которой только что взобрался наверх со знаменем сержант Андреев. Вдоль перрона, заваленного снегом и брошенным военным имуществом, стояли платформы с немецкими танками. На борту одного из них Кирилл увидел Поддубного. Разведчик полулежал, мечтательно дымя большой трофейной сигарой. Полы его изорванного маскировочного халата были раскинуты, за поясом, между гранатой и запасным диском к «ППШ», торчал вороненый парабеллум, на груди висел трофейный автомат, а свой лежал рядом, под рукой. Заметив командира взвода, Поддубный выдернул сигару изо рта, но позы не изменил.
— Бегом к старшине! — остановился Кирилл. — Отведешь пленных в штаб полка. Улица Огарева, сто семь, куда ночью водил.
— То есть, — медленно сел Поддубный, — Альбатрос не будет фотографироваться? Остальные — герои, а он, выходит, дерьмо?
— Не понимаю…
— Какое неуважение к красоте, товарищ лейтенант!.. Вы забыли ту симпатичную цыпочку с «лейкой», что приходила из газеты перед наступлением? Она ведь определенно обещала всему взводу: «Буду на вокзале разом с разведчиками. Страна увидит героев!» Альбатрос ждет.
— Вот оно что!
— Законный факт! Или, может, Поддубный не проливал свою молодую кровь за этот город Калугу?! Или не он час назад вскочил в эту дохлую керосинку, — разведчик пнул пяткой танк, — и не долбал фрицев из их же пулемета, пока товарищ лейтенант гранатами снимал прислугу с паровоза?! Мировая работка!.. Тридцать два танка — вот они, как на блюдечке! — Он повел длинными диковатыми глазами вдоль эшелона, затянулся и великолепным жестом отшвырнул сигару. — Пишите в штаб, товарищ лейтенант. Скорее пишите! Иначе нашу славу умоют. Вот!.. — привскочил он и указал автоматом в сторону водокачки, где на железнодорожные пути группами хлынули из переулка бойцы соседнего полка, охватывавшего вокзал с юго-запада. — Видите, сколько еще героев?..
— Да-а, — улыбнулся Кирилл, обрадовавшись подмоге. — Придется делить славу.
Он снял ушанку и стал вытирать ею лоб, прислушиваясь к звукам быстро угасавшего боя и все еще не веря, что отбитая сейчас контратака была последней. Настывший плотный мех приятно холодил кожу. Нервное возбуждение проходило. Атласовым овладевали усталость и то сложное душевное состояние, какое всегда переживал он в первые моменты после удачного боя. То было чувство огромного облегчения, вновь обретенного простора и какой-то грустной радости, словно перевалил он через крутую гору, все страшное осталось позади, но там же навеки осталась и частица чего-то очень дорогого.
— Придется делить славу, солдат! — повторил он и рассмеялся, видя, как закрутил разведчик горбатым носом. — Не согласен?
— Поддубный не из тех, кто на своем горбу возит других в рай! Вокзал и танки брал наш взвод, и мальчик из Анапы желает послать в родной город точный документ об этом.
Он развалился в прежней живописной позе и, не поворачивая головы, постучал прикладом в башню:
— Эй, цуцик, покажи товарищу лейтенанту свою заграничную морду!
Из люка показался толстый эсэсовец в черном мундире с отодранным воротником, со следами крови в углах мясистого рта. Подняв руки, он злобно отвел в сторону глаза.
— Что за номер? — нахмурился Кирилл. — На кой черт ты воткнул его туда?
— Солидный пейзажик?..
— Встать!
Мгновенным и точным прыжком Поддубный соскочил на перрон, вытянулся.
Кирилл поерошил темные волосы, от которых шел пар, надел шапку чуть набекрень, как всегда.
— Пора знать порядок, Поддубный. Месяц в армии. Опусти руки, — приказал он эсэсовцу по-немецки.
— Разрешите доложить, товарищ лейтенант?
— Короче.
— Абсолютно вкратце! Когда в родном городе Анапе Альбатросу требовалась картинка с его личности, он шел на Золотой пляж, где работал самый дорогой «пушкарь» Сеня Цукерман, просовывал голову в круглую дырку и через пять минут имел то, что надо: вороной конь, черкеска в серебре, сабля наголо! Любая девочка при виде такой красоты млела, как ставрида на горячем песке! Но то было золотое мирное времечко. Искусство могло делать даже из такого простого колхозного рыбака, как Ваня Поддубный, роскошного абрека. Пожалуйста! Вреда никому, а дурам нравилось. А сейчас… — разведчик с хлестом набросил ремень автомата на плечо, — сейчас все у нас должно быть правдой!.. Этого типа, — презрительным движением подбородка указал он на эсэсовца, — этого черного гада пришлось по кусочкам вынимать из его «оппеля», там, за путями, когда он собрался драпать. Зато получится не фото, а натуральный Репин: «Иван Поддубный бьет фашистов, или капут Гитлеру». Идейно?
— Значит, воткнул его в танк для фона?
— То есть?..
— Как декорацию, говорю.
— Абсолютно! Ну… потом… на ветру он подох бы в своей паршивой робе, а в коробке не дует.
Неожиданно из-под платформы выскочил юный лейтенант Демьяненко — командир роты соседнего полка, обрадованно сунул Кириллу цепкую ладошку: