Всем собакам — маленьким и большим, породистым и беспородным, живущим вместе с нами и от нас независимо, — с любовью и уважением посвящается
Брем — черный лохматый пес. Глаза у него круглые и веселые, брюшко с белой подпалиной, лапки косматые, словно Брем ходит в бурках. Интересно, что сказал бы великий зоолог, если б знал, что именем его назовут пса неопределенной породы? Образованная соседка порицала Наташу, называла это кощунством, но за Натащу вступилась бабушка, Мария Тихоновна.
— Брем был бы рад, — взяла она внучку под всегдашнюю свою защиту. — Он был бы счастлив, что его до сих пор помнят и любят. И он не считал животных хуже нас с вами…
Соседка захлебнулась от негодования, но Мария Тихоновна повернулась и ушла к себе: врачи не велели ей волноваться.
* * *
Легкомысленная собака Булька родила Брема в знойный июньский полдень, укрывшись от людей в подвале старого дома. Хозяева Бульки удивились невероятно.
— Как же так? — недоумевали они. — Ее же водили на поводке! Как мы ничего не заметили?
Булька, чувствуя смуту и общее недовольство, от щенков не отходила, ничего не пила, не ела и к себе никого не пускала. Но соседская девчонка Света пошепталась с Наташей, и они вдвоем проникли в подвал. Света прижимала к животу здоровенную миску с супом, а Наташа несла банку с водой. Она присела на корточки на почтительном расстоянии и, вытянув далеко руку, осторожно поставила перед Булькой воду.
Булька, не переставая ворчать, чуть шевельнулась: пить хотелось давно.
— Булечка, милая, покажи щенка, хоть одного, — протяжно попросила Наташа.
Булька перевела взгляд с банки на девочку и, поколебавшись, медленно убрала лапу: ею укрывала от мира, прижимала к себе бесценное свое сокровище — крошечный, слабо шевелящийся и попискивающий комочек.
— Ма-а-аленький, — растроганно пропела Наташа. — Ой, Светка, я его выпрошу!
— А чего просить-то? — резонно возразила Света. — Подумаешь, щенок, да еще беспородный… Они и так не знают, куда их девать.
— Правда? — обрадовалась Наташа и метнулась к двери. — Булечка, никого не пускай, я мигом!
* * *
Бабушка Наташу любила и баловала: их было двое на всем белом свете. Мама умерла, когда Наташе исполнилось три года. В таинственных тайниках памяти сохранились светлые волосы, теплые руки, запах сирени… Вот и все, так мало! Остальное восполняли бабушкины рассказы.
— Баб, Ты послушай, только не перебивай, — запыхавшись от бега, тараторила Наташа. — У Бульки щенки, такие маленькие, совсем слепые, давай возьмем одного, самого черненького? У тебя ведь сердце, тебе велели гулять. Помнишь, тетя Настя еще уговаривала, а ты смеялась: «Чего это я на старости лет гулять потащусь?» А теперь будет щенок, ты с ним будешь дышать свежим воздухом… Бабуль, мне так хочется живое существо! — Тебе, значит, существо, а как гулять — так мне? — прищурилась бабушка, и добрые морщинки разбежались по ее лицу.
— Ура-а-а!.. — завопила Наташа. — Наша взяла! Баб, я буду все сама, вот увидишь, — и кормить, и купать, все-все!
— Ну-ну, тащи своего зверя, так и быть, — сказала бабушка. — Только заруби на носу, Натка, впереди восьмой класс. Будешь валять дурака, прогоню щенка на все четыре стороны…
— А я его догоню, и мы уйдем вдвоем, далеко-далеко, — мечтательно сказала Наташа. — Ты будешь плакать и махать нам платочком вслед. — Она любила сочинять истории. — А потом тебе станет грустно, так грустно, что ты возьмешь в руки железный посох, обуешься в железные башмаки и пойдешь искать нас на край света. И пока не износишь ты три пары железных башмаков, и пока не сотрешь три железных посоха…
— И пока ты болтаешь тут, Натка, кто-нибудь выпросит щенка себе и останешься ты, матушка моя, с носом, — сказала бабушка, и Наташа ахнула и побежала к хозяевам Бульки.
Никого, как назло, дома не было. Она звонила, звонила и звонила, но поняла, что все на работе, и, печальная, вернулась домой.
— Не горюй, — утешала ее бабушка. — Потерпим до вечера. Гляди-ка, что я шью… Угадай, для кого это?
Бабушка покойно сидела за зингеровской, инкрустированной перламутром машинкой и прострачивала половичок. Наташа тут же пристроилась рядом: она любила смотреть, как бабушка шьет.
— Ой, подстилка, — догадалась она. — Это щенку?
— Конечно, — кивнула бабушка — старинный гребень не давал разлететься ее тонким серебряным волосам. — Ты к нему теперь заходи, корми Бульку, только очень не приставай! Вот увидишь, она поймет, что к чему, поймет и доверит тебе щенка.
— А они согласятся? — Наташа побаивалась толстых хозяев Бульки.
— Хозяева? Ну, я думаю, возражать не станут. Только главное — Булька. Надо, чтоб она согласилась.
— Я отнесу ей торт, ладно? — рванулась к холодильнику Наташа. — Я, баб. Сладкое уже не люблю!
Мария Тихоновна засмеялась.
— Разлюбила, значит? Отнеси-ка ей лучше мяса, вылови из супа. Да сбегай в библиотеку, посмотри, что там есть о собаках.
* * *
Так у Наташи появился Б рем и по мере своих слабых сил начал старательно исправлять злую не правоту природы. Сначала его держали в кухне: он пачкал, пачкал и пачкал, хотя трижды в день Наташа выносила его во двор и приучала гулять. К осени Брем усвоил, что хотят от него люди, и в кухне стало чисто.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
