БЫЛЬ
Под низким сводом недорогого ресторана маленькой копенгагенской гостиницы звучал разноязычный говор. То за одним столом, то за другим голоса становились громче, возбужденнее. С тревогой обсуждалось очень важное, а для большинства трагическое событие — война между вильгельмовской Германией и Россией, вспыхнувшая четыре дня назад.
Несмотря на то, что хозяйке удалось втиснуть в маленький зал еще несколько длинных столов, мест не хватало.
Русским беженцам из Германии уже довелось хлебнуть немало горя, и они, чувствуя себя в безопасности, с возмущением рассказывали об унижениях, которым их подвергали, о том, с какими трудностями было сопряжено бегство, жалели об утраченном имуществе.
В самом углу зала, несколько поодаль от соседей, сидела молодая черноволосая и черноглазая миловидная женщина с бледным, худеньким мальчиком лет пяти-шести. Мягкий льняной чубчик малыша прилип к высокому круглому лбу, а из больших голубых глаз катились слезы. Мальчик негромко всхлипывал, а женщина, обняв его за плечи, пыталась успокоить и не могла.
Завтрак в тарелках, стоявших перед ними, оставался нетронутым.
Женщина беспокойно оглянулась на споривших, потом встала и направилась к буфету, в надежде купить для ребенка сладостей и хоть этим его утешить.
Вернувшись, она, удивленная, замерла. Мальчик, громко смеясь, стоял на стуле и тянулся руками к смешному ушастому зайцу, которого сосед по столу, видно, только что смастерил из своего носового платка.
Человек этот, так легко успокоивший ребенка, был средних лет; длинные русые волосы и добрые, будто лучившиеся улыбкой глаза на приветливом спокойном лице как-то выделяли его из общей массы взволнованных, взбудораженных людей.
Мальчик никогда так радостно не смеялся, как теперь, хотя длинные ресницы его были мокры от слез.
— А теперь давай кушать, — сказал незнакомец.
— Сядь, Витя, — несмело проговорила женщина, словно боялась что-то нарушить.
— А когда ты все съешь, — продолжал незнакомец, — я расскажу еще очень интересную сказку.
Витя стал есть, а мужчина умолк, словно вслушивался в разговоры за соседним столом.
Время от времени мальчик поднимал голову и смотрел на своего соседа.
«Удивительно, как быстро этот человек завоевал доверие ребенка, — подумала женщина. — Ведь Витя так боится людей, а с соседом вдруг сразу сблизился, будто тот был его давним старшим другом».
— Это ваш ребенок? — вежливо спросил незнакомец, обращаясь к женщине. — И далеко ли путь держите? Ведь в этой гостинице почти все — только проездом.
Мягкий, участливый тон, приветливая улыбка расположили женщину к этому человеку, и она ответила:
— Нет, не мой… А едем домой, в Россию.
— В Россию… — повторил незнакомец, будто обрадовавшись. — А чей же он?
— Наших друзей… Но… об этом долго рассказывать.
— И все-таки расскажите… Ребенок тоже из России?
— Да. В Сибири родился.
— В Сибири? — Незнакомец придвинул свой стул ближе к женщине, выжидающе взглянул на нее, будто услышал привет от родных.
— Мать этого ребенка, еще совсем молоденькой, принимала участие в революционном движении, — заговорила женщина. — Была членом Одесской организации РСДРП. Вскоре после замужества ее выследили, судили и сослали в Сибирь. Там у нее и родился Витя. Через несколько лет ей удалось бежать за границу.
— Где же она теперь?
— Где она… — женщина вздохнула. — Бедняжка еще в Сибири тяжело заболела. Почти год промучилась. Недавно умерла.
— Пройти через все испытания, вырваться на свободу и умереть. Да еще совсем молодой, — проговорил он с такой горечью, с таким сочувствием, словно несчастье случилось с очень близким и дорогим ему человеком. — А где же Витин отец?
— В Сибири. Он ведь тоже был сослан.
Эта история глубоко взволновала незнакомца. Он с грустью посмотрел на Витю.
— Куда же вы везете ребенка? Витя встал из-за стола.
— К родителям его матери в Одессу. Незнакомец взял мальчика за руку, и тот доверчиво прижался к его коленям.
Оглянувшись, женщина вдруг заметила, что вокруг них собираются люди и все они, кто с любопытством, кто с уважением и любовью, смотрят на ее собеседника.
— А кто вы? — растерявшись и пытаясь скрыть смущение, спросила женщина.
— Я тоже из России.
— Из каких мест?
— Из Переяслава, Касриловкн, Воронково, Одессы, Гайсина, Боярки, Киева, Лубен, Хащеваты… — улыбаясь перечислял он.
— Тогда кто же вы, кто? — пробормотала женщина.
— Неужели вы не читали Шолом-Алейхема?! — отозвался за ее спиной кто-то.
— Ну как же не читала?! Читала, конечно, читала! — воскликнула она, пристально глядя на своего соседа. — Так вы — Шолом-Алейхем! — И, взволнованная этой приятной неожиданностью, горячо продолжала: — Вы знаете, меня и ее, Витину маму, так захватила в Сибири ваша книга. Прекрасная книга «Тевье Молочник». Мы так гордились мужеством Годл и, поверите ли, обе плакали над страданиями героини, будто мы заново пережили всё, и тяжелое и светлое. В Годл мы узнавали самих себя. А разве такие самоотверженные борцы, как Перчик, не были рядом с нами? Как точно, как жизненно, как правдиво описаны их чувства, их борьба, их ссылка в Сибирь!
Словно к родному внуку, привязался Шолом-Алейхем к Вите. Всякий раз, входя в холл гостиницы, он приносил мальчику подарки, придумывал игры для него, рассказывал веселые сказки, начиная их словами:
