Зов
Авторы: Матвей Михайлович Осодоев
Жанр: Советская классическая проза
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 108 страниц. Год издания книги - 1982.
Сборник повестей бурятского писателя Матвея Осодоева (1935—1979) — вторая его книга, выпущенная издательством «Современник». В нее вошли уже известные читателям повести «Месть», «На отшибе» и новая повесть «Зов». Сыновняя любовь к отчим местам, пристальное внимание к жизни и делам обновленной Бурятии характерны для творчества М. Осодоева. Оценивая события, происходящие с героями, сквозь призму собственного опыта и личных воспоминаний, автор стремился к максимальной достоверности в своих произведениях.
Читать онлайн Зов
МЕСТЬ
1
На третий год войны, дивя и радуя людей, уродилась небывалая пшеница — высокая, с тяжелым колосом, твердым зерном. Старики качали головами: такой урожай — на плохо возделанной земле… ой-е! А кому ее, землю, было возделывать? Все крепкие, сильные на фронте.
И старики тревожно смотрели на зубчатую вершину Красной горы, затянутую синей дымкой. Там то и дело появлялись грузные тучи, висели, набухали, уходили и возвращались вновь… Не принесли б беды!
В разгар уборки прохлада сменилась холодом, небо потускнело, и однажды ночью из-за горы, перемахнув ее, налетел ураган со снегом. Все потонуло в кромешной тьме, разбойном вое и свисте… А потом ветер стих, метель улеглась, но снег шел и шел — сухой, крупчатый, плотный. Неубранная пшеница осталась под ним.
Сюда, к подножью Красной горы, Ардан часто пригоняет табун. Хлебное поле манит лошадей. Разрушая копытами снежный наст, лошади жадно хватают губами колосья с зернами… Давно не хрустел овес на их зубах, нет овса в кормушках — и мерзлая пшеница стала лакомством.
Да только ли для коней!
Когда кому-нибудь из женщин или детей удавалось добыть из-под снега несколько пригоршней зерна — его тут же ссыпали на сковородку, калили, мололи вручную, а то и ели просто так… Особенно ребятишки.
И когда закончится война? День за днем она, месяц за месяцем… Правда, после разгрома фашистов под Москвой, после Сталинграда все радостнее сообщения с фронта: бегут фашисты! И где-то в эту самую минуту, может быть, преследует врагов на боевом коне, со сверкающей шашкой в руке отец…
Подумав об этом, Ардан пришпорил своего послушного мерина Серко:
— Н-но, заснул! Шевелись, а то замерзнем…
Сегодня, как обычно, Ардан с самого утра в степи, возле табуна. Над ним белесое морозное солнце, словно бы сжавшееся и потускневшее от стужи; темные тени лежат на заснеженных отрогах Красной горы. Инеем, как легким серебром, подернуты гривы и бока коней.
Он соскочил с седла, попрыгал, согревая себя… От слепящей белизны кружилась голова… Внезапно кто-то мягко толкнул его в спину. Конечно же, как всегда неслышно, подошел Пегий — вожак табуна. Ласково прикоснулся теплыми губами к щеке Ардана, шумно задышал ему в ухо. Ардан погладил его, сам теснее прижался лицом к голове Пегого, сказал:
— А нового письма от отца еще нет… Двадцать дней, а то и больше письмо с фронта сюда идет. Ждем. Такие вот дела…
Ардан верит, что конь понимает все его слова. Вот и сейчас стоит, слушает — будто напряженное внимание, сочувствие в его больших, фиолетового отлива глазах…
При Пегом за табун можно не опасаться: ни одна лошадь не отстанет, не потеряется, не посмеет самовольно отбиться от других…
И как гордился Пегим, своим питомцем, табунщик Сэрэн — отец Ардана! В последний, прощальный день отец шел по дороге, держась за край повозки, мольба была в его словах:
— Сберегите Пегого… Сохраните этого коня! Без него наш табун не табун. Прошу…
Стариков просил, жену свою, Ардана…
А у Ардана к Пегому любовь не меньше. В один и тот же день оба они, мальчик и конь, стали известны всему аймаку…[1]
Было это незадолго до войны.
Ардану тем летом пошел одиннадцатый год. Все дни каникул он проводил в седле, возле отца.
В Шаазгайте после окончания посевной только и было разговоров про сур-харбан — ежегодный спортивный праздник со скачками. Всех волновало: кто же отстоит честь родного колхоза, какого коня можно выставить на скачках? Ведь на сур-харбан в аймачный центр съедутся люди со всех улусов. Будут и кони что надо, и опытные наездники… Тут стыдно лицом в грязь ударить!
Табунщик Сэрэн на вопросы земляков пожимал плечами. Чего, мол, попусту слова тратить: в первых не будем, но и в последних не окажемся — какие-никакие, а добрые лошадки и у нас есть… И каждый считал: Сэрэн сам будет участвовать в состязаниях.
Когда же настал заветный день, Сэрэн объявил, что на сур-харбане за колхоз выступит его сын Ардан — причем на молоденьком пегом жеребце. Готовил он жеребца с апреля — лишь снег стаял и степь подсохла… Приучал его к сыну, а сына три месяца с седла не спускал…
Старики промолчали. Однако каждый, наверно, подумал: что́ мальчик в сравнении с опытными конниками? Как будет выглядеть простой табунный жеребчик рядом с благородными рысаками? В аймаке столько породистых, чистокровных скакунов! Отозвался лишь бригадир Яабагшан — заметил язвительно:
— Голову напекло — такое придумал?
Отец ничего не ответил.
Когда же в аймачном центре Ардан занял место у трибуны рядом с другими наездниками, кто-то из зрителей крикнул:
— Братцы, поглядите-ка на ту пегую коняшку… ха-ха-ха! Серый воробей против беркутов!..
У Ардана щеки запылали, и уши стали, наверное, как два красных флажка.
А насмешник продолжал:
— Седок тоже… от горшка два вершка! Эй, малыш, не забыли тебя к седлу привязать?..
Но тут в третий раз прозвучал тягучий удар медного колокола — и конники вихрем рванулись вперед: им предстояло пробежать два круга — три километра двести метров.
В воздухе висел протяжный крик: «Э-э-э-э!..» По-ножевому сверкали подковы впереди бегущих коней. Солнце било в глаза. «Э-э-э-э!..»
Ардан крепко натянул повод, удерживая своего Пегого позади других коней. До конца первого круга, как наказывал отец, он шел последним… Когда же вновь поравнялся с трибуной, припал к густой гриве Пегого, крепко вцепился в нее одной рукой, а другой ослабил повод. «Ну, теперь давай, друг!..» Пегий только этого и ждал. Теперь он был подобен стреле, наконец-то выпущенной из тугого лука. Над полем пронесся ликующе-удивленный гул: мальчишка на пегом жеребце смело вырвался вперед, обходит своих опытных соперников… Пренебрежительно-насмешливое отношение к нему сразу же сменилось сочувственным:
