Люди стояли в молчании вокруг невысокой террасы старого деревянного бунгало колониального стиля. Они стояли так, словно были статуями. Только трепетание пылающих факелов, которые многие из них держали в руках, отбрасывало неверный, пляшущий свет на их медные, блестящие от пота лица.
Вокруг людей вздымалась темная стена ночных джунглей.
В противоположность людям, стоявшим молча, окружавшие их джунгли были наполнены шумом. Там раздавалось пронзительное и тревожное стаккато птиц, которые шумно пробуждались, возвещая близкий рассвет. Их неисчислимые крики смешивались с пронзительным стрекотанием сверчков и ужасающей мелодией несчетного количества болотных лягушек.
И над всем этим шумом господствовало одинокое человеческое причитание; рыдание то усиливалось, то стихало до жалобы. Оно исходило из старого бунгало.
Люди стояли полукругом, их лица с немигающими глазами были обращены к веранде. Причитавшему женскому голосу, возраставшему и затихавшему, затихавшему и вновь поднимавшемуся, аккомпанировали медленные ритмичные удары по барабану из козлиной кожи. Казалось, что владелец жалобного голоса не нуждался в паузе для дыхания, таким непрерывным было причитание.
Люди стояли перед бунгало с того времени, как наступили сумерки, и теперь, когда уже приближался рассвет, они не подавали ни признака усталости, ни какого-либо движения. Большая часть женщин стояла слегка склонив головы, но их глаза, смотревшие из-под больших красочных шарфов, одетых на голову, были сосредоточенными. Мужчины в основном были с непокрытыми головами, но некоторые с соломенными шляпами на самом затылке, они стояли прямо, почти вызывающе. Многие держали над собой головни факелов, освещая безмолвную живую картину.
Предрассветный хор болотистых джунглей достигал теперь своего крещендо. Свет в небе ощутимо усиливался. Звуки барабана и причитаний резко оборвались. Это выглядело так, словно внезапно прекратились все звуки мира.
Несколько человек в толпе нервно закашляли, то там, то здесь прошло легкое движение, точно некоторые из людей качнулись, сбрасывая с себя долгое ночное напряжение.
Прошло целых десять минут прежде чем возникло какое-то движение. Дверь бунгало со скрипом отворилась и появилась фигура. Невозможно было сказать, мужчина это был или женщина. От шеи до ног она была закутана в широкую мантию, которая, казалось, состояла из птичьего оперения — экзотических птичьих перьев, которые шуршали и танцевали в слабом утреннем ветерке. На голове, которая также была полностью покрыта перьями, была отвратительная маска, похожая на морду какого-то пресмыкающегося.
Толпа в полной тишине наблюдала, как это привидение прошлось по веранде. Оно остановилось и, как бы приветствуя толпу, медленно подняло руки к небу, ладонями наружу. Фигура заговорила, ее голос был высоким и невозможно было распознать пол его обладателя из-за скрипучих тонов.
— Дети! — выкрикнула фигура, в голосе которой слышались тяжелые, монотонные интонации Вест-Индии. — Дети! Мама Мамбо мертва!
Толпу, казалось, охватила конвульсия, словно она представляла одно единое тело, и длинный, низкий стон сопровождал ее движения.
— Дети! — продолжала фигура. — Бон Дию призвал ее к себе!
Толпа простонала опять.
— Она выполнила здесь свою работу!
Словно ответом паствы, хорошо отвечающей молебствию, толпа простонала еще раз.
— Но скоро, дети, скоро Мама Мамбо придет опять, да, да! Скоро она возвратится!
Некоторые из толпы закричали:
— Аминь! Аминь!
Тогда жуткая фигура на веранде повернулась и указала в направлении светлеющего на востоке неба.
— Она придет с востока! Она идет вместе с рассветом! Она придет скоро! Мама Мамбо придет скоро!
В ответ раздался рев толпы.
— Аминь!
Вдруг барабан из козьей шкуры внутри бунгало начал дрожать новым гипнотизирующим ритмом.
Это уже не был медленный, печальный ритм как прежде, а дрожащий, возбуждающийся звук. Вскоре другие барабаны, появившиеся в толпе, ответили и присоединились к нему, до тех пор пока вся толпа не начала качаться и топать ногами, двигаясь в такт странной, очень древней мелодии.
Стоявшая над ними в украшенной перьями мантии фигура наблюдала и одобрительно кивала.
— Да, дети, празднуйте. Празднуйте! Мама Мамбо умерла, но она придет скоро опять... действительно скоро!
* * *
Джун Ламберт проснулась с дико бившимся сердцем и холодным потом на лице. Некоторое время она пролежала в паническом ужасе, пока знакомый вид спальни не начал успокаивать ее. Она пролежала еще несколько минут, пытаясь убедить себя, что эта паника — просто результат ночного кошмара. Она повернула голову и с любопытством взглянула на часы у изголовья кровати. Было пятнадцать минут девятого. Странно. Она не слышала будильник. Джун повернула голову в другую сторону и обнаружила, что постель рядом с ней пуста. Она почувствовала досаду: этим утром Джун планировала встать пораньше. Она склонила голову, прислушиваясь. С кухни доносился звон посуды. Джун улыбнулась.
В следующий момент в спальню вошел Стивен Ламберт, неся две чашки чая, Он был уже одет, и Джун почувствовала некоторые угрызения совести. Тем временем он присел на край кровати.
