Ветер раздувал купол парашюта, и натянутые стропы волокли бойца по мокрой траве. Он был похож на парусный корабль, который буря выкинула на берег. Попробовал встать. Сделал шаг — левая нога подломилась и стала проваливаться в землю. Он снова упал.
Ночь шла на убыль. Край неба позеленел, и звезды померкли, растворились в зеленом свечении востока. Но на западе небо было еще темным и звезды стояли на местах.
Он стал подтягивать купол парашюта. Стропы натянулись сильней. Парашют упирался. Вздрагивал. Вырывался из рук. Они довольно долго боролись — человек и парашют, — пока бойцу удалось наконец подмять под себя шелковый купол. Он перевел дух и стал закидывать парашют валежником и камнями. Он ползал на коленях и собирал все, что попадалось под руки, чтобы замаскировать парашют.
На бойце был пиджак, застегнутый на три пуговицы. Брюки и ботинки — тоже гражданские. Еще при нем был мешок, перевязанный веревкой. Когда с парашютом все было покончено, боец снова попробовал встать. На этот раз осторожно, с опаской. Острая боль подкашивала ногу. Вероятно, где-то в ступне был вывих. Он прыгал на одной ноге, нашел палку. С палкой дело пошло лучше. Поднял с земли мешок и медленно двинулся вперед.
Вдалеке, между стволами деревьев, сталистой полоской поблескивала река. И виднелись фермы железнодорожного моста. В сплетениях металла была какая-то нереальная легкость. Но с каждым шагом мост приближался и становился все громаднее и тяжелее. И боль в ноге усиливалась, словно зависела от приближения моста.
Минут через пятнадцать он обессилел от боли и от тяжелой ноши и упал в траву. От крупной росы пиджак его вымок. Одна пуговица оторвалась.
Так он долго шел и падал, шел и падал… И мост надвигался на него с неотвратимой силой.
Спустя много лет после войны мальчишки со станции Река нашли в лесу странный полуистлевший предмет. Они долго перебирали его в руках, очищали от земли, тянули в разные стороны, пока наконец не дошли своим умом, что это парашют. Лямки и стропы сохранились хорошо, сам же купол местами истлел.
Ребята не знали, что делать с парашютом. Им никогда не доводилось играть с такой огромной вещью. Они принялись бегать по лужайке и тащить парашют за собой. Было безветренно, и купол не отрывался от земли, а волочился, приминая траву.
Ребята со станции Река долго ломали голову — к чему бы им приспособить старый парашют?
На уроке зоологии в классе завелась кукушка. Она перелетала с парты на парту и подавала голос:
— Ку-ку. Ку-ку.
Мало того, что кукушка меняла место, она меняла и голос. Ее голос звучал то густо, раскатисто, то пискляво, еле слышно. Может быть, в классе завелось несколько кукушек?
На самом деле кукушка была одна. Она никуда не летала и не куковала на разные лады, а неподвижно сидела на учительском столе — рябенькая, желтоглазая, с вытянутым хвостом. Она была чучелом.
Куковали птицы бескрылые, бесперые, с пальцами в чернильных пятнах, в куртках с потертыми локтями. Они играли с учителем в «кукушку». Они навязали ему эту игру, в которой победить могли только его выдержка и терпение.
— Ку-ку.
Учитель видел, как жиденькая челка девочки мелькнула и скрылась за спиной сидящего впереди. Он узнал ее голос — низкий, с едва заметной хрипотцой. Через мгновение девочка вынырнула и смотрела на учителя как ни в чем не бывало. Ее глаза весело горели. Учитель поморщился и сказал:
— Зоя Загородько, встань!
Девочка нехотя поднялась и поправила челку:
— Я не куковала.
И весь класс загудел:
— Она не куковала.
Учитель сделал вид, что он не слышит ни дерзкой кукушки, ни гула, он продолжал рассказ:
— Напоминаю, что внутренние опахала первостепенных маховых перьев у кукушки одинаковые, без белого или зубчатого рисунка. — Учитель рассказывал и ходил по рядам, заложив руки за спину, при этом голова его была слегка наклонена вперед. — Крайние перья — с крупными белыми пятнами на вершинах…
В это время совсем рядом за спиной учителя прозвучало густое:
— Ду-ду!
Учитель прервал свой рассказ и, не поворачивая головы, сказал:
— Василь, ты неправильно кукуешь. Впрочем, существует кукушка, которая, как удод, издает звук «ду-ду». Она называется «глухая кукушка».
В классе раздался смех. Кто-то крикнул:
— Глухая кукушка!
Василь был сражен. Он заерзал на парте. Уши покраснели, а верхняя губа поднялась домиком. Мальчик почувствовал, что к нему прилипнет прозвище «глухая кукушка». А Сергей Иванович — так звали учителя — даже не обернулся, шел себе по проходу.
Он был невысокого роста. С массивной головой. Всклокоченные волосы, темные с частыми белыми нитями, с головы переходили на щеки и сливались с усами и бородой. В этой буйной растительности, закрывшей почти все лицо, поблескивали большие очки с задымленными стеклами. Голос у него был глухой, как бы доносившийся из глубины.
— Кстати, кроме глухой кукушки в мире существует около ста видов: кукушка-отшельник, кукушка-подорожник, испанская кукушка, желтоклювая, изумрудная, траурная…
В это время на третьей парте поднялась рука.
— Что ты, Марат? — спросил учитель.
Скрипнула парта. Мальчик встал. Насмешливые коричневые глаза в упор смотрели на учителя, а широкие скулы — на каждой по щепотке веснушек — стали от улыбки еще шире. На мальчике был военный ремень, широкий, с медной пряжкой, и брюки «техасы» с изображением ковбоя на заднем кармане. Говорят, эти брюки вечные. Смотря для кого! Две заплатки свидетельствовали, что и вечным приходит срок.
