Жизнь всегда преподносит сюрпризы

Никто не заставляет меня это рассказывать. Никто не заставляет меня рассказывать эту историю. Никому еще не удавалось заставить меня рассказать то, что я сама не решила поведать.

Я, Элис Хемингуэй, писателю не родственница, стою сейчас у подножия Скалистых гор. Я пешком добираюсь домой.

Или — пытаюсь добраться домой? Трудно сказать.

Вы с Кейси ждете меня. Кейси скоро одиннадцать, и она с ума сходит по лошадям. Но мы не можем позволить себе лошадей. Ты? Ты на два года моложе меня и в шесть раз меня веселее. Ты придумал бы шутку о том, что не знаешь, добираешься ты домой или только пытаешься добраться. Ты взял бы меня за руку, когда я слишком устану идти. Устану карабкаться.

Вы двое ждете меня. Вот почему мне обязательно нужно вернуться.

Семидесятое шоссе казалось самым коротким маршрутом, но я начинаю думать, что следовало взять севернее, из Колорадо, и переходить горы в Вайоминге, по относительно плоскому Южному перевалу. Сожаления — не лучшее, чем можно заняться на этом этапе игры, но я стою перед въездом в туннель Эйзенхауэра, и мысль о таком долгом пути в темноте внезапно кажется невыносимой. А еще я вспоминаю, сколько придется карабкаться на высокогорных перевалах по дороге к Гранд-Джанкшен. Наверное, лучше было пойти в обход.

Я не привыкла решать такие задачи, тем более решать их постоянно, понимая, что это вопрос жизни и смерти. Мало кто к такому привык.

Думаю, те из нас, кто уцелеет, научатся этому.

Сейчас весна — где-то около Дня поминовения, — но в Скалистых горах это означает не то, что могло бы означать в другом месте. Из серой утренней мглы лениво выплывают снежные хлопья и оседают на моих рукавах и на лямках рюкзака. Мне повезло: я бывала в Скалистых горах, когда проводила полевые исследования, а моя работа включала в себя довольно много походов. У меня хорошие носки, хорошие ботинки, хороший рюкзак, полный походных одеял и энергетических батончиков «Клиф».

Однако, не считая карманного ножика, у меня нет никакого оружия. А между мной и входом в туннель стоят три человека. Все одеты более-менее по погоде. Они поджидают меня. Один — с пустыми руками. Другой держит алюминиевую софтбольную биту.

Третий — с ружьем.

Я поднимаю руки, показывая, что в них ничего нет.

— Я Элис Хемингуэй из Сан-Диего, — говорю я им. И, чтобы сдержать дрожь в голосе, думаю о тебе. — Мне нужно только пройти через туннель. Я пытаюсь добраться до дома.

Они переглядываются. Тот, что с ружьем, морщит нос. Тот, что с битой, пожимает плечами.

Тот, что с пустыми руками, шагает вперед.

— Проход здесь платный.

Они не требуют денег. Кому сейчас нужны деньги? Но я сторговалась до двух пакетов ореховой смеси и нескольких таблеток для очистки воды. В ходе разговора выяснилось, что я биолог — точнее, ботаник — в Калифорнийском университете.

— У вас есть медицинские знания? — спрашивает женщина с битой.

— Кое-какие навыки оказания первой помощи, — говорю я. — И, поскольку моя специальность растения, знаю лекарственные травы.

— Вы можете помочь людям с Жаром? — спрашивает она.

Я болезненно морщусь.

— Я могу показать вам, где взять кору ивы. В ней содержится салициловая кислота, компонент аспирина. И щандра… хотя она растет на более низких высотах. Успокаивает кашель. Еще есть лишайник, называется «борода старика», считается противовирусным, правда, я не знаю, проводились ли исследования, не знаю, как его готовить и какая дозировка. — Я пожимаю плечами. — Извините. Все, что я могу предложить, — паллиативные меры с недоказанной эффективностью. Если бы было средство…

Если бы было средство, мы бы здесь не стояли. Сейчас появилась вакцина, а прошлой зимой ее не было. Но производится вакцины мало, а распределение организовано паршиво. Исключительная вирулентность штамма в сочетании с антивакцинной паникой — все это за короткое время привело к смертности, не виданной со времен испанской инфлюэнцы или чумы.

Жар. Меня бесит, что народ называет новую пандемию словом, в котором отчетливо слышится большая буква. Получается, они мифологизируют ее.

Оказалось, что выдры, касатки и морские слоны — все они могут болеть гриппом. А в условиях потепления океана штамм Н1N1 гриппа морских животных процветает, распространяется и мутирует очень быстро. «Морской» грипп перекинулся на человека в том же сезоне, что и штамм H10N8 птичьего гриппа. Дьявольское невезение.

То, что штаммы мутировали и превратились в монстра, который сровнял с землей Северную Америку — и, полагаю, весь мир, хотя информации оттуда мало… это похуже, чем просто невезение. Если бы я была религиозна, я назвала бы это гневом Господним. Я была бы не первой.

Прошлой зимой бушевал грипп. Нынешней — бушует смерть.

Если повезет и нам удастся оправиться, думаю, антивакцинная паника сойдет на нет. Только вот смогут ли раздобыть вакцину те, кто захочет сделать прививку?

Морской грипп отстанет от нас через пару лет. Выжжет сам себя, даже если заберет с собой половину человечества. Но дальше возникнет гораздо большая проблема: нехватка человеческих ресурсов — в то время, когда мы вынуждены иметь дело с изменением климата и пытаемся придумать, как всех накормить. И как бороться с новыми грибковыми заболеваниями, истребляющими диких животных и людей в городах и селах.