Был некто, рода знатного Икшваку,
Что означает — Сахарный Тростник,
Непобедимый, как река, властитель,
Царь Сакья , чистый в умственных дарах
И в нраве — незапятнанности цельной,
Суддходана, иначе — Чистый Рис.
Светло любимый всеми существами,
Как мир обласкан новою Луной,
Поистине тот царь был словно Сакра,
Кому все Дэвы неба — сонмы слуг,
Царица же его — богиня Саки.
Сильна, спокойна в мыслях, как Земля,
Чиста по духу, словно водный лотос,
Определить ее — никак нельзя,
Ее же имя, имя-образ, Майя.
Дух снизошел, и в чрево к ней вошел,
Коснувшись той, чей лик — Царица Неба.
Мать, матерь, но свободная от мук,
Свободная от заблуждений Майя.
Не возлюбя шумливости мирской,
Воспомнила она сады Люмбини,
Пленительное место, тихий лес,
Где источают влагу водометы,
Цветут цветы и копят сок плоды.
Исполненная нежных созерцаний,
Почтительно заговорив с царем,
Она просила дать соизволенье
Ей там побыть, и царь, уразумев
Действительность такого пожеланья,
Был редкостной заботою смущен.
Всем царственным родным, что находились
В дворце и вне дворца, он повелел
Быть с ней в тени садовой и лесистой,
Ее неукоснительно блюсти.
И вот царица Майя ощутила,
Что час пришел родить ребенка ей.
Спокойно лежа на красивом ложе,
Она ждала с доверьем, а вокруг
Сто тысяч женщин служащих стояло.
Четвертый месяц был и день восьмой,
Спокойный час, приятственное время.
Пока она была среди молитв
И в соблюденьи правил воздержанья,
Родился Бодгисаттва от нее,
Чрез правый бок, во избавленье мира,
Великим состраданьем побужден,
Не причинивши матери мученья.
Как из бедра рожден был Аурва,
Как из руки рожден владыка Притху,
Как царь Мандхатри был из головы,
Какшиват же рожден был из подмышки,
Так Бодгисаттва, в день, как был рожден,
Из правого он появился бока;
Из чрева постепенно исходя,
Лучи по всем струил он направленьям.
Как тот, кто из пространства порожден,
А не через врата вот этой жизни,
Через несчетный ряд круговремен,
Собой осуществляя добродетель,
Он в жизнь самосознательным вошел,
Без тени всеобычного смущенья.
В себе сосредоточен, не стремглав,
Украшен безупречно, выявляясь
Блистательно, он, излучая свет,
Возник из чрева, как восходит Солнце.
Глядели люди, мыслили они,
Как необычен блеск, но созерцанье
Не повредило зрения у них:
Он дал глядеть им, утаив на время
Блистательность лучистого лица,
Как мы порой глядим на Месяц в небе
И видим только мягкий лунный свет.
Однако ж тело у него сияло;
Как Солнце погашает свет свечи,
Златистой красотою Бодгисаттвы
Был изливаем всюду яркий блеск.
Прямой и стройный, в разуме не шаткий,
Сознательно он сделал семь шагов,
И на земле, пока он шел так прямо,
Отпечатлелись ровно те следы,
Как семь блестящих звезд они остались.
Идя, как царь зверей, могучий лев,
Смотря во все четыре направленья,
До средоточья правды взор стремя,
Он так сказал, и молвил достоверно:
«Родившись так, родился Будда здесь.
За сим — уж больше новых нет рождений.
Теперь рожден я только этот раз,
Дабы спасти весь мир своим рожденьем».
И вот из средоточия Небес
Два тока снизошли воды прозрачной,
Один был тепел, холоден другой,
Они ему все тело освежили
И освятили голову его.
И вот он помещен в дворец роскошный,
Его постель — вся в яхонтах она,
Цари Небес, златистыми руками,
Стеблистыми руками, в четырех
Местах, где ножки, ложе закрепили.
Меж тем в пространстве Дэвы, ухватив
Цветистые, как яхонт, балдахины,
Запели песни, хор — зовущий хор,
Чтоб укрепить его в свершеньях правых.
А Нага-раджи, радуясь ему
И к верному склонясь благоговенью,
Навстречу к Бодгисаттве изошли,
Как раньше честь являли прежним Буддам.
Они пред ним рассыпали цветы;
И существа, что в чистые одежды
Всегда одеты в Небе, перед ним
Веселым предавались ликованьям,
Не радостью пристрастной восхитясь,
А потому, что все творенье мира,
Что в океан скорбей погружено,
Снискало верный путь освобожденья.
Сумеру, первозданная гора,
Что прочный есть устой Земли великой,
Когда явился Бодгисаттва в мир,
Пред этим совершенством содрогнулась.
Весь мир был чрезвычайно сотрясен,
Как бы челнок, гонимый сильным вихрем;
Цветочная утонченная пыль,
Сандала дух и скрытый запах лилий,
Их нежность сокровенная — взнеслись,
И в воздухе возвышенном смешались,
И вместе так на Землю пали вновь.
Луна и Солнце, в правильном теченьи,
Удвоили свой лучезарный блеск,
И свет огня, повсюду загораясь,
В топливе не нуждался, чтоб гореть.
Вода, ключом свежительно-прохладным,
Мерцая, проступала здесь и там,
И радовались женщины на это,
И пили и купалися Они.
Во всех возникли радостные мысли,
И сонмы духов, словно облака,
Доподлинностью веры услаждались.
В садах Люмбини, посреди стволов,
В великом изобильи расцветали,
Вне времени, чудесные цветы,
Всю редкостность особую являя.
Разряды же зловолящих существ
Постигли сразу любящее сердце;
Все скорби и недуги меж людей
Без всякого леченья исцелились.
Звериный крик, разнообразный вопль
Притих, и воцарилося молчанье.
Всплеснулася стоячая вода
И потекла речным потоком быстро.
И все ручьи, где слизь и грязь была,
Внезапно стали светлы и прозрачны.
На небе не сгущалось облаков,
И музыка была слышна повсюду.
Все существа, что чувствуют, живя,
Узнали свет вселенского покоя.
Лишь Мара, царь желаний и страстей,
Не радуясь, печалился глубоко
