Живун

Люди без памяти не имеют своего будущего. И это так. История, какой бы она ни была, — это наша история, это судьбы наших поколений, наших предков.

Имя Ивана Григорьевича Истомина — писателя, гражданина связано с тридцатыми годами, когда на Ямале зарождались письменность и национальная интеллигенция малых народностей. Он и стал первым певцом Ямальского Севера. Тема его творчества: тундра, быт обских жителей, самобытная культура малых народностей…

Сегодня Ямал открыл свои кладовые Приполярного Урала, огромны его запасы нефти и газа. Но на благо ли это пойдет людям, не поставит ли природную среду на грань катастрофы? Многое зависит от нас, от уровня нашей духовности, знания истории и уважения ямальской земли.

Не опоздать бы ямальским литераторам уловить эти процессы и отразить их, подхватить эстафету, которую достойно пронес Иван Григорьевич Истомин.

Мы благодарим администрацию Ямало-Ненецкого автономного округа не только за финансовое обеспечение выхода двухтомника писателя, но еще в большей степени за то, что она поддержала составителей, благословила на доброе дело.

Мы благодарим вдову писателя Анну Владимировну Истомину, его детей за предоставление возможности работать с архивными документами и за практическую помощь.

Спасибо всем.

Ю. Н. Афанасьев, Н. В. Афанасьева

Из-за крутого изгиба туристический теплоход выворачивает корму на открытый широкий плес, где сливаются Пароходная и малая Обь. С левой стороны неожиданно выплывает панорама села на мысу. За ним покрытые ельником увалы и в синеватой дымке предгорья Северного Урала…

Это всегда вызывает у туристов любопытство и желание сделать остановку, ознакомиться с селом. Как его называют? И начинается среди иностранцев склонение этого села на свой лад:

— Мусы?.. Музык?.. Мужин?.. Мушик?..

— Да нет же, — поправляет гид. — Мужи.

— И это что значит? — любопытствует иностранец.

— Говорят, что можно перевести как «живун».

Остановка в Мужах действительно дает неизгладимые впечатления. Беспрерывно начинают щелкать фотоаппараты. Впечатлениям ухоженного и сытого европейца от северной первозданной дикости и вольности нет конца.

Вот несколько зыряночек выстроились вдоль причала с бурками (женскими меховыми сапожками) и шапками в руках. Турист примеряет и, отплевывая изо рта шерсть, напяливает-таки на себя массивную шапку из оленьего меха. Так он целый день и ходит в шапке по селу почти в тридцатиградусную жару.

Другой, скорчившись у видоискателя своего «Кодака», извел всю пленку. Снимает он с разных сторон местный шедевр — избушку на краю обрыва. То, что она по виду (с косыми глазницами, облупленной крышей, поросшей мхом) перещеголяла жилье бабки-ежки, — это одно. Но фотографа поражает, как же избушка, вопреки всем законам физики, настолько перекосившись, никак не рухнет в овраг. Или корнями приросла?

Встречаются еще лабазы, сараи из просмоленных плах с дырками. Это разобранные купеческие суда с выбитыми шкантами. Вниз по Оби везли муку, соль, дробь, ружья. Вверх уходили налегке с пушниной.

А вот на тротуарах, как священные индийские коровы, развалились псы, мохнатые, огромные, выставив к солнцу морды. Они не кусаются. Их можно даже перешагнуть. И как их много!..

Замечено, что интерес туристов к Мужам не убавляется. А дело в том, что в этом глухом северном уголке оленеводов и рыбаков открылся свой музей. Турист едет за впечатлениями, и слово «музей» его тут же притягивает.

Только что могут показать люди, если они сами-то порою как музейные экспонаты, только откуда-то из заказников, как бы тронутые молью, а оттого нередко и зачуханные на вид? Вот рыбак — оттопыренные голенища резиновых сапог, вымазанные липким илом, непонятного цвета мятый костюм с прилипшей чешуей, ершится во все стороны неподстриженная грива волос…

Впрочем, есть на Севере и другие типажи, с одним из которых знакомит литературный стенд. Кто это с бородой Хемингуэя? Так начинается встреча сторонних литературе людей с писателем Иваном Григорьевичем Истоминым.

Лицо писателя на фотографии спокойно и одухотворенно. В глазах василькового цвета прищур и затаенное детское лукавство. Когда гид объясняет, что этого человека в трехлетнем возрасте скрутил тяжелый недуг — полиомиелит, что его дважды разбивал паралич, что у него не только нет ноги, но действующим остался лишь средний палец на левой руке, невольно у кого-нибудь удивленно слетит с губ: «А как же он творил?»

И ответ прост: «Силой духа!» Ведь если есть люди, состоящие из плоти и живущие для ее потребности, то есть и люди, заряд духовности которых настолько велик, что свое физическое состояние они уже воспринимают как нечто второстепенное.

Я познакомился с Иваном Григорьевичем более двадцати лет назад, как земляк, как мужевский житель. Иван Григорьевич уже тогда жил в Тюмени на улице Володарского. И хоть жил он со своей супругой Анной Владимировной в городской квартире, что-то все равно оставалось в ней от зырянского быта. Может быть, побеленные известью стены, старинный кованый сундук в коридоре. И запах Севера еще не исчезал. Приезжали со своими литературными пробами дебютанты с Ямала, начинающие писатели из Ханты-Мансийского округа.