Знаете, как бывает, когда падает самолет? Впрочем, откуда вам это знать. Те, кто знает, уже не расскажут. А вот я расскажу.
Вы поднимаетесь по трапу в салон, досадуя на спустившуюся петлю колготок, которая портит мелодию вашего совершенства, а симпатичный блондин, который сидит напротив, — весьма неплохой экземпляр, и проклятая стрелка некстати, как таракан в банке с вареньем. Самолет бежит по взлетной полосе, вас вжимает в кресло, и шумит в ушах, а наглая рыжая стюардесса наклоняется к блондину, пихая ему в нос свои сиськи. Нет, дорогая, это моя добыча! Но земля уже далеко внизу, а облака еще вверху, и мне хочется сделать что-нибудь плохое, настолько я ненавижу самолеты. Да только сейчас вынуждена лететь, потому что посуху или по морю добраться туда, куда мне надо, займет полжизни. И я хочу сделать что-нибудь ужасное, чтобы авиакомпания вспоминала меня с дрожью, раз уж мне так плохо.
Самолетик небольшой, всего на шесть мест, и все пассажиры в нем, похоже, такие важные особы, что на хромой козе не подъехать… Кроме меня, конечно. Стюардесса включает телевизор, и на экране появляется холеное лицо известного всей Америке деятеля, которого показывают слишком часто, — Билл Мастерс, сенатор, генерал и борец с терроризмом. Думаю, когда ухлопали бен Ладена, он три дня грыз от злости свою фуражку, потому что это сделал кто-то другой, пока он полировал задницей свое кресло. Мастерс высок, плотного сложения и на вид типичный американец — с квадратной челюстью, коротким воинственным носом и маленькими глазками, глядящими из-под кустистых бровей. И сейчас он, как всегда, разоблачает террористов, заверяя граждан, что уж с ним-то опасность им не грозит… Сукин сын, врет и не краснеет. Но в сенате сидит не первый год и очень прочно. В данный момент его красноватое лицо меня слегка умиротворяет — все как всегда, стабильность — хорошая вещь, когда ты болтаешься в воздухе… Собственно, не о Мастерсе речь идет.
Большая часть цивилизованных граждан знает, как летают самолеты, а я обещала рассказать, как они падают. Хотя у меня в этом деле нет большого опыта, возможно, каждый самолет падает по-своему, но тот, на котором находилась я, рухнул прямо-таки бессовестно. Только я встретилась глазами с блондином, только он улыбнулся мне, немного несмело, что мне особенно понравилось, — терпеть не могу самоуверенных самцов, только моя рука слегка потянула вверх краешек юбки (обычный трюк, а парень-то стоящий)… А где-то далеко внизу колыхалось зеленое море джунглей… Меня, правда, пейзаж тогда не интересовал, и совершенно напрасно. В общем, только началась милая игра, предваряющая приятное знакомство, как в ту самую минуту заглох двигатель. Можете себе представить большее свинство?
Если вы думаете, что стало страшно, то ошибаетесь. Стало оченьстрашно. В салоне нас шестеро, мы переглядываемся, а невысокая тощая брюнетка — не то китаянка, не то японка, дьявол их разберет, — со знанием дела принимается визжать. Наверное, в каждой катастрофе есть кто-то, кто ее озвучивает, и в нашем небольшом сообществе тоже случилась такая вот Мисс Иерихонская Труба. Хотя в визге нет никакого смысла, этим делу не поможешь. Старик, который сидел рядом с истеричкой, явно подумал так же, потому что невозмутимо отвесил соседке крепкую пощечину. Брюнетка заткнулась, и на душе у меня полегчало. Хорошая подача, дед! Следующей моей мыслью было, что самое время осуществиться мечтам, а я сейчас мечтала стать птицей.
Самолет тряхнуло, и он начал очень быстро снижаться. Бледная, испуганная стюардесса советует нам засунуть свои сумки под кресла. Эти действия вряд ли спасут от основной беды, но мы слушаемся. А что нам остается? Блондин помогает мне запихнуть мой ридикюль под сиденье, потому что руки у меня отчего-то ослабели.
Стюардесса делает над собой усилие и перестает дрожать.
— Все будет хорошо, вот увидите. Пилот сделает все возможное, чтобы посадить самолет.
Пассажиры обреченно молчат. Возможно, если бы нас было больше, нашелся бы кто-то, кого не уняла бы никакая пощечина, а так мы падаем в полном молчании. Надо же, как все по-дурацки! Вот о чем я думала два часа назад — о стрелке на колготках? Почему не видела, как прекрасно небо, если смотреть на него, стоя на земле? Почему не… Я многого не сделала, все откладывала до лучших времен, а никаких лучших времен у меня уже не будет, есть только «сейчас» и «вчера». Причем «вчера» такое далекое, словно и не со мной было, а «сейчас»… Сейчас я сижу в падающем самолете.
— Наш самолет маленький, он спланирует. Если не взорвется горючее, у нас есть шанс… — Блондин пытается взять себя в руки, повторяет снова стюардессы: — Вот увидите, все будет хорошо.
Я молча киваю. Парень просто не знает, о чем говорит. Мы падаем в джунгли и если не погибнем сразу, потом все равно пожалеем об этом. Джунгли убьют нас одного за другим. Ничего уже не будет хорошо.
— Дамы и господа, снимите украшения и часы. — Голос стюардессы снова предательски дрожит. — Пригнитесь, сейчас мы попробуем сесть.
Я снимаю серьги и часы. Это, значит, для того, чтоб потом мы были как живые. Ясное дело, ведь удар о землю всегда бывает такой силы, что украшения приходится выковыривать из тел. Но диким зверям безразлично, лопать нас с ними или без, несъедобное они выплюнут. Или же их организм выведет лишнее естественным путем.
