Дорога на юго-запад от Реймса, по которой мчалась Инес Шово, вилась над пышными виноградниками Шампани. Сверкающий черный ситроен взметал клубы пыли, а ветер яростно трепал каштановые волосы Инес. Стоял май, и лозы уже пробуждались, почки, как крошечные кулачки, тянулись к солнцу. Через несколько недель виноградники зацветут, и к сентябрю грозди – бледно-зеленого «шардоне», чернильного «пино-менье», подернутого сизым налетом «пино-нуар» – нальются и созреют.
Но увидит ли это Инес? А остальные? Она поежилась, тормозя на повороте к дому. Двигатель возмущенно зарычал. Мишель наверняка попрекнет ее, что опять она ездит слишком быстро, слишком опрометчиво, – сам он всегда такой осторожный.
Они поженились в прошлом июне, и с того момента Инес не могла вспомнить ни дня, когда бы Мишель ее в чем-нибудь мягко не упрекнул. Я, – говорил он, – просто присматриваю за тобой, Инес. Это то, что должен делать муж. В последнее время Мишеля все больше тревожили немцы, которые засели прямо за линией Мажино – сплошной цепью укреплений, выстроенной вдоль границы для защиты Франции от хаоса, охватившего остальную Европу. Мы, заставшие Великую войну, понимаем, что немцы – это серьезно, – повторял он каждый день, хотя ему было всего четыре, когда отгремели последние бои и немцы оставили департамент Марну, успев сровнять с землей большую часть города Реймс.
Инес, которая была моложе Мишеля на шесть лет, в 1918 году еще не родилась. Но отец много говорил о войне, особенно выпив, и при этом стучал кулаком по столу, так что Инес опасливо отходила в сторону.
Бошам верить нельзя! Никогда! – Инес до сих пор слышала его низкий, хрипловатый голос, хотя отец умер много лет назад. – Они прикидываются друзьями Франции, но верить им могут только дураки.
Нет, дурой Инес не была. И теперь сообщит такую весть, которая переменит все. Ненадолго ее охватило легкое торжество, но, едва въехав в Виль-Домманж, она устыдилась своей мелочности: молчаливо возвышающаяся над деревней мрачная семисотлетняя часовня Сен-Лиэ, казалось, глядела с упреком. Ведь речь не о том, кто прав, а кто нет, – о войне. О смерти. О крови молодых парней, уже пропитавшей собой землю в лесах на северо-востоке. Обо всем, что предсказывал ее муж.
Инес проехала через ворота, резко затормозила перед двухэтажным каменным шато, выскочила из машины и помчалась к двери, ведущей в обширную сеть подземных погребов.
– Мишель! – закричала она, сбегая вниз по каменной лестнице. Сырой прохладный воздух плеснул ей в лицо, как вода из ведра. – Мишель! – Ее голос эхом отозвался в запутанном лабиринте коридоров, которые три четверти века назад проложил в меловой толще эксцентричный прадед ее мужа. Вдоль каждого лежали на боку тысячи бутылок шампанского, ожидая часа, когда бесчисленные пузырьки устремятся наверх.
– Инес? – откликнулся откуда-то из глубины встревоженный голос Мишеля. Послышались шаги, и из-за угла появился Мишель, а за ним Тео Лоран, chef de cave, главный винодел «Мезон-Шово». – Дорогая, что случилось? – Мишель бросился к Инес, положил руки ей на плечи, вглядываясь в лицо: – С тобой все в порядке, Инес?
– Нет. – Только сейчас она заметила, как тяжело дышит от тревожных новостей, быстрой езды и стремительного спуска в холодный подвал. – Нет, Мишель. Ничего не в порядке.
– Что случилось? – спросил он.
Тео, невозмутимый, как всегда, молча смотрел на Инес.
– Началось, – только и сумела она выговорить. – Вторжение, Мишель. Немцы идут!
В сыром воздухе повисла тяжелая тишина. Сколько времени пройдет, прежде чем тишину подвалов нарушит стук сапог, печатающих строевой шаг? Прежде чем все, что они построили, окажется под угрозой и, возможно, будет разрушено?
– Ну, что же, – сказал, наконец, Мишель. – Думаю, довольно прятать шампанское.
