♀ Новое платье для Долорес Романо
Светлая фигура Лариса Бортникова
Две женщины: одна добра, как хлеб, и не нарушит клятвы, другая мирры благородней и клятвы не дает.
Роберт Грейвз
«Я вернусь и привезу тебе новое платье». Сколько раз Долорес Романо слышала это обещание. Сколько раз Долорес Романо стелила клетчатую скатерть и доставала из буфета тарелки под пасту болоньезе. Сколько раз Долорес Романо роняла слезы в салат, отчего шарики моцареллы становились горько-солёными. «Я вернусь и привезу тебе новое платье». Шифоньер скрипел тяжелыми дверцами. По утрам Долорес Романо открывала дубовые створки, вдыхала запах нафталина и отдушки из масла иланг-иланг.
Ждала.
С Долорес Романо можно было говорить о чем угодно. О новом кремнезёмовом композите для кальсон и о том, что теперь на учениях все мочатся прямо в скаф, не опасаясь опрелостей и чесотки; о самих скафах, которые не выдерживают больше кило по Моосбахеру, отчего во время последнего отступления три полка новобранцев превратились в омлет; о том, что в новостях об этом, как обычно, промолчали, но «bro-radio» подсуетилось, и начкурса, полгода назад списанный по инвалидности, напился в каптёрке и потом бродил по казарме, облёвывая паркет.
С Долорес можно было говорить обо всём: о том, что позавчера капрал несправедливо поставил в наряд; о несвежей тушёнке, которую ротный приказал «жрать и облизываться»; об утренних эрекциях; о том, что через неделю – полевые занятия, а откосить не выйдет; а также о том, что скоро выпуск и хочешь не хочешь, но придется сменить курсантский китель на боевой камуфляж.
Долорес слушала, смахивала слезу и ставила на стол тарелки под пасту болоньезе. Курсант Чезаре Броччио смотрел на её мягкие ладони и думал, что за все эти годы Долорес так и не сменила серую трикотажную юбку и кофту крупной вязки на что-нибудь нарядное.
«Я вернусь и привезу тебе новое платье, – клялся Чезаре. – Это будет длинное ярко-красное платье из мернского шёлка. Ты только жди». Долорес подходила близко-близко, так что аромат молока, меда и свежестиранных простыней обволакивал юношу с головы до ног. Она брала круглую лысую голову Чезаре в свои большие ладони и баюкала долго и нежно, до тех пор, пока Чезаре не начинал проваливаться в сонливую негу. Потом они шли в спальню, где кровать наскрипывала уютные колыбельные, где тяжелые груди Долорес и её нежный живот дарили покой и надежду.
– Я буду ждать тебя, Чичче, – шептала Долорес. – Буду ждать. И ты обязательно вернёшься.
«Мужчины должны воевать»! Негодяй, выдумавший эту ложь, давно уже умер, как и тот, который солгал, что мужчины не плачут. Когда-нибудь матери, жёны, невесты, сёстры, подруги опомнятся и предадут анафеме этих подлецов. Но пока мужчины продолжают убивать мужчин, оставляя женщинам право оплакивать мертвых и ждать живых. Ждать и верить, что солдат обязательно вернётся. Ждать, невзирая на то, что во входящем блоке коммуникатора давно нет новых сообщений и что на запрос «ФИО – Звание – Номер части» над эмиттером всплывают матовые строчки мартиролога.