Человеческая память несовершенна. И теперь, когда я хочу день за днем восстановить свое не совсем обычное детство, перед моими глазами встают отдельные картины, словно оторванные друг от друга кадры чудом сохранившейся киноленты.
Меня, наверное, очень любили и баловали: ведь я был единственным ребенком на звездолете «Россия». А вот автоматы, послушные и безотказные помощники взрослых, не обращали на меня никакого внимания. Даже у кухонного автомата, самого безобидного и доброго работяги, я не мог выпросить кусочка сахара. Пока ему не приказывал кто-нибудь из экипажа, он смотрел на меня спокойно, недружелюбно и молчал.
Только потом я понял: автоматы были настроены так, что «не слышали» моего голоса. А тогда, помню, я здорово обижался. Ребенку трудно было понять, что это машины, они мне казались живыми — умные, смелые, спокойные…
Ясно запомнился день, когда звездолет опустел. Все вдруг куда-то исчезли. Только у пульта управления, не сводя глаз со стрелок и лампочек, сидел дядя Женя.
Чтобы ему не мешать, я уселся в уголке и начал строить башню из кубиков. Очевидно, игра меня увлекла, я увенчал свое сооружение шпилем (такие башни я видел на картинках), и вдруг началось непонятное…
Кто-то злой и огромный встряхнул звездолет. Кубики мои разлетелись, я хотел броситься к дяде Жене, но не смог даже встать. На мой крик дядя Женя не отозвался. Ему было, наверное, не до меня.
Но еще больше, чем вибрация, которая сотрясала корабль, меня испугали автоматы. Их всегда спокойные желто-зеленые глазки стали багровыми, будто налились кровью. Свет в кабине погас, только красные лампы вспыхивали и затухали, приборы судорожно перемигивались. Голубые экраны перечеркивали, сплетаясь, прерывистые молнии.
Что-то невидимое оторвало меня от пола, втиснуло в мягкую обивку стены. Я потерял сознание…
Родителей я почти не помню. Фотографии и киноленты постепенно вытеснили из памяти их облик, подменили собой живые лица. И, когда я хочу припомнить отца, я слышу внутренним слухом только голос, записанный рацией звездолета: «Прощай, малыш… Мы с мамой тебя целуем…» Потом какой-то треск, грохот разрывов и приказ второму пилоту: «Ведите корабль к Земле! Ведите корабль к Земле! Передайте: экипаж погиб на планете… Несчастье… Ведите… к Земле… Передайте Земле…»
Голос отца глухой, словно сдавленный болью, с трудом прорывается сквозь несмолкаемый грохот и треск.
О межзвездном полете «России» и о загадочной гибели экипажа на одной из планет в созвездии Эридана написано много: ведь это был первый полет человека за пределы Солнечной системы. И к тому, что всем известно, я не смогу добавить ничего нового. Пятилетний ребенок и потрясенный трагедией пилот остались вдвоем на опустевшем звездолете, и вот десять бесконечных лет полета домой, на Землю…
Евгений Васильевич Карелов, второй пилот и мой второй отец, воспитывал меня как мог… Автокосмонавт, неторопливо помаргивая зелеными лампами, ведет корабль по заданному курсу, а дядя Женя рассказывает про будущий дом наш планету Земля. Но мне трудно его понять. «Дождик», — ласково говорит дядя Женя, и я вспоминаю частые удары по корпусу звездолета, усталое, напряженное лицо с пристальным взглядом утомленных глаз: дядя Женя ведет корабль сквозь метеоритный дождь. «Небо, понимаешь, синее-синее», — продолжает рассказ пилот, а у меня перед глазами черная, как угольная яма, бездна. «Солнце, наше Солнышко», — вспоминает дядя Женя, а я не понимаю его тоску, потому что желтая звезда, которую он мне показывает в телескоп, ничем не лучше тысячи других звезд, застывших в безмерной черноте. Видовые кинокартины тоже мало помогали: все эти луга, моря, горы казались мне такими же придумками, как сказки об Иване-царевиче и Сером Волке.
Когда я подрос, мы с дядей Женей стали часами просиживать в библиотеке. Электронная машина перед полетом запомнила многие земные книги и теперь читала нам вслух. Она знала все: рассказы и романы, стихи и сказки. Она мне казалась необыкновенно умной, прямо-таки волшебной машиной. И даже дядя Женя относился к ней с уважением: ведь мы тогда не знали, что электронные библиотеки есть в каждом доме на планете Земля.
Люди в книгах были странные: они воевали, влюблялись, добывали какие-то «деньги». А планета Земля, которую так хвалил дядя Женя, мне казалась тогда не такой уж прекрасной: две страшные области — Пустыня и Океан часто губили людей. Но все-таки с каждым годом мне все сильнее хотелось побывать на этой планете. Ведь на ней родились дядя Женя, папа и мама. С нее ушел в космос наш звездолет… И наконец, на единственной во всей Вселенной планете — на Земле люди помнили о нас. Планета Земля помогала дяде Жене вести корабль точно по курсу, планета Земля разговаривала с нами, планета Земля уже долгие годы ждала нас.
Старые книги рассказывают: мальчишка-юнга с верхушки грот-мачты кричит: «Земля!» И капитан, проблуждавший два года в неизвестных шпротах таинственного Океана, смахивает радостную слезу… Дядя Женя не видел Землю двадцать один год, но когда автомат распахнул люк звездолета, пилот только сказал: «Пошли, малыш…» — и взял меня за руку. Мы вместе ступили с трапа на твердую планету Земля.
