Зелимхан

Все началось из-за дочери харачоевского крестьянина Хушуллы — красавицы Зезаг.

Но виновата ли она, если пришло время и в душе проснулось желание любить и быть любимой человеком, достойным ее? Нет, не виновата, отвечала себе Зезаг, не виновата, думал старый Хушулла, нет, нет, не виновата Зезаг, думали все добрые люди. Во всем виноват старшина Адод, который помешал любви молодых людей. Но странное дело, все боязливо молчали. Кого они боялись? Бога? Нет. Совести? Ну уж, нет! Наоборот, боясь чиновников, люди предавали свою совесть.

«Это про меня, наверно, сказано в народе: «Для несчастной несчастье находится и в отчем доме», — думала про себя Зезаг, когда все эти горести внезапно обрушились на ее голову. Ее разлучили с любимым Солтамурадом и выдают замуж за нелюбимого. Она потрясена всем этим, возмущена, но ничего не может сделать. Так уж воспитывали ее родители — покорной древним обычаям гор, привыкшей скрывать желания и мысли свои, привыкшей повиноваться воле сильных. «Что бы ты ни говорила, все равно ты женщина, и спорить с мужчинами тебе не положено», — поучали ее еще с детских лет. И она не пыталась сопротивляться.

Когда Зезаг была совсем маленькая, бабушка говорила ей:

— Вот скоро явится молодой красавец, который заберет тебя.

Она тогда не верила бабушке и спрашивала:

— Откуда же, бабушка, этот красавец узнает обо мне, и зачем он будет забирать меня?

— Придет время, сама уйдешь с ним, — твердила свое бабушка.

Вот и пришло это время: ей захотелось, чтобы осуществилась бабушкина сказка, чтобы явился за ней добрый молодец и чтобы им оказался ее любимый Солтамурад.

Однажды утром, набрав в медный кувшин холодной воды из харачоевского родника, она шла домой и вдруг остановилась, увидев Солтамурада. Юноша стоял, словно зачарованный, молча глядя на нее. Молчала и Зезаг, слегка опустив голову.

Вот тогда впервые и овладело ею это странное чувство, с тех пор в сердце девушки ворвались и радость, и тревога. Так и стояли они в то утро неподалеку от родника и молчали, хотя у каждого было много слов. Испугавшись, что еще минута — и девушка уйдет, Солтамурад взмолился:

— Зезаг, подожди еще хоть немного. Хочу еще смотреть на тебя.

И она стояла без слов, шевеля носком изящного чувяка маленькие камешки, валявшиеся под ногами.

«Ой, как обидно, что еще тогда не ушла с ним далеко-далеко из этих мест, — размышляла сегодня Зезаг. — Тогда я оделась бы для него в белое платье». А вот сегодня ее одели в черное, держат под замком. И правду говорят, что беда приходит не одна, что есть у нее еще и семь сестер. Да, семь сестер, и все семеро явились к Зезаг: двоих близких людей из-за нее убили в ссоре, четверых посадили в тюрьму и отправляют на каторгу. А ее любимого Солтамурада и не убили, и не посадили, а оставили одинокого на воле, чтобы люди смеялись над ним... Да, чтобы смеялись над ним. И можно ли придумать более жестокое наказание для мужчины?..

Всякие мысли лезли сегодня Зезаг в голову. «Может, все это из-за того, что познакомились мы с Солтамурадом у родника «Коса несчастной девушки»? — думала она. — Ведь и та девушка вот так же попыталась уйти со своим любимым из отчего дома, а разгневанный отец метнул им вдогонку кинжал, который вонзился в спину дочери. Она упала на пригорке, разметав по камням длинную косу. А наутро с пригорка этого сбегал серебристый родник, напоминая женскую косу, небрежно брошенную на склон горы... Вот и назвали люди этот родник «Косой несчастной девушки».

Теперь Зезаг никуда не может уйти, и даже в доме отца, что так надежно защищал ее до сих пор от всех напастей, не нашлось сейчас для нее места. Ее увезли к чужим людям и держат, как вещь, взятую в заклад. И девушки — ее вчерашние подруги, кажется, забыли о ней. А тетка ее Хамсат почему-то тупо молчит, и в глазах ее, беспокойно убегающих от прямого взгляда, таятся страх и беспомощность. «Неужели у всех хороших людей погасли сердца и никто не вступится за меня?» — спрашивала Зезаг. И перед ее взором снова встал образ бабушки Соврат, морщинистой, высокой старухи с твердой поступью и приветливым лицом, на котором светились добрые и немного грустные глаза.

Вот была бы жива бабушка, она бы обязательно вступилась за нее. Соврат была смелая женщина, она бы ворвалась в дом старшины Адода и забрала бы ее к себе — домой. Харачоевцы дивились мужеству и стойкости Соврат. Все знали, если она возьмется за дело, то не отступится, пока не добьется своего. Но бабушки уже нет. Она умерла.

Соврат была для своей внучки задушевным другом, постоянной собеседницей. Словно взрослой, рассказывала ей о многострадальной жизни своей.

— О золотое дитя мое, прошу великого аллаха сделать твою судьбу непохожей на мою!.. Он милостив и оградит тебя, маленькую, от таких черных дней, — твердила она каждый раз, укладывая ее спать.

А однажды, недобрым утром, когда Зезаг проснулась, бабушка лежала, как камень, холодная и неподвижная и не отвечала на мольбы девушки проснуться, сказать хоть слово.

Во двор Хушуллы в тот день приходили люди, много людей. Все они выражали соболезнование старику по поводу смерти его матери, он молча выслушивал их и благодарил. Потом люди с тихим пением унесли бабушку Соврат на кладбище, и отцовский дом сразу стал для Зезаг холодным и пустым.