Боль в запястьях не утихала. Александру казалось, что веревки, которыми ему связали руки, были сплетены из сотен железных колючих прутьев. Собственное дыхание заглушали шаги мужчины в красной вышитой золотом королевской мантии. На его морщинистом лице отпечатался след тяжкой вины. Он оставался во мраке, словно прячась от замершего перед ним изувеченного юноши. И все же одно Александр всегда видел отчетливо. С одного он не спускал глаз, надеясь в следующий раз увернуться, – с кожаной плети с крохотными шипами.
– Бог видит твои страдания, мой мальчик, – заговорил мужчина проникновенным голосом. – Каждая твоя слезинка смывает совершенные твоими родителями грехи.
Александр сжал губы и проглотил ком в горле. Он замерз, лежа от бессилия на полу. Тело ныло от боли и синяков, а в груди клокотала страшная обида. Почему эти мучения повторялись из раза в раз?
– Г-где… моя мама?
Рука мужчины сжала плеть сильнее.
– Вы знаете, где она, мой принц, – ответил он тихо, и не будь Александр поглощен своим несчастьем, он расслышал бы в этих словах нотки жалости. – Но я понимаю, что вы имеете в виду. Ваша мать не придет. Монаршие особы сегодня заняты на Съезде Мировых Лидеров – собрании лжецов и лицемеров! А как кишат их души грехами! Не хватит страданий всех детей, чтобы их искупить!
Он опустился на колени перед принцем и взглянул в его безжизненные сиреневые глаза с подрагивающими белоснежными ресницами, в его румяное лицо с налипшими на лоб белыми волосами.
– Когда это закончится? – тихо спросил Александр, словно боялся, что любое слово заставит монаха оставить на его теле новый синяк.
Но тот лишь печально улыбнулся. Что за мысли царили в голове старика, всегда оставалось для него загадкой.
– Пока королева не откажется от греховных соблазнов. Иными словами, никогда.
* * *
Очередной бокал шампанского был отвергнут королевой Броук. Зная ее дурной нрав, официанты спешили удалиться к гостям поприветливее. Среди монархов она выглядела мрачнее всех и пышным светлым нарядам предпочитала бесформенные красные платья с глубоким вырезом на груди. Ее выжженные неоднократными окрашиваниями волосы были уложены на плече и обильно покрыты лаком, из-за чего казалось, что на голове королевы красуется блестящий бледно-желтый шлем. И хотя взгляды других королевских особ сочились нескрываемым неодобрением, одна из них все же решилась уделить Броук внимание.
– Славный вечер, вы не думаете? – Это был Герберт, известный германский деятель искусств и посол доброй воли.
Королева холодно ему улыбнулась. В ее голосе засквозил упрек:
– Я слышала, что Германская империя пренебрегает правилами и берет в политику мужчин, но была об этой стране лучшего мнения.
Герберт опустил смеющийся взгляд.
– Я слышал, что британская королева красноречива, но не думал, что удостоюсь чести в этом убедиться.
Лицо Броук смягчилось.
– Вы считаете, политика слишком опасна для мужчин? – поинтересовался Герберт.
– Мы стараемся ради вас, дорогой посол. Сорок три года понадобилось болезни, чтобы унести на тот свет почти девяносто процентов представителей вашего пола, а профессии вроде полицейских, военнослужащих и даже политиков становятся угрозой немногочисленным выжившим. Будет прискорбно, если такой красивый мужчина, как вы, умрет из-за своего же упрямства.
– Так значит, вашему младшему сыну претендовать на престол не стоит?
– С чего бы вообще кому-то на него претендовать? – Королева с усмешкой развела руками. – Ведь я здесь, перед вами. И корона на моей голове. Мне всего сорок пять, а Александру скоро исполнится только четырнадцать. Он еще совсем ребенок. Уж если так случится, что трон опустеет, то на него взойдет моя старшая дочь. Она справится.
Королева уставилась на официантку, и та поспешила к ней, придерживая поднос с шампанским.
– Посмотрим, может, хоть это не окажется дешевой выпивкой. – Броук взяла бокал за ножку и сделала глоток. – Годится, чтобы промочить горло. Иди.
Официантка покорно кивнула. Уходя, она легонько задела обнаженное плечо королевы и услышала за спиной недовольное:
– Подойти сюда!
Девушка сжалась, но собрала всю волю и бесстрашие, что сумела отыскать в себе, и развернулась. Проходившая мимо женщина задела поднос. Полдюжины бокалов покачнулись и, соскользнув с края подноса, разбились о мраморный пол. Шум привлек взгляды всех монарших особ, их дети перестали резвиться.
– Простите, простите, Ваше Величество! Я сейчас все… уберу, – залепетала девушка.
– Сначала ты подойдешь ко мне и получишь персональную повестку, – процедила Броук сквозь зубы.
– Повестку?
– Ты уволена.
– Я-я все оплачу…
– Боюсь, на это не хватит всей твоей месячной зарплаты, но дело вовсе не в разбитых стекляшках. Ты коснулась меня. Не мне тебя учить тому, как прислуге стоит относиться к знати.
По щеке официантки скатились слезы, губы задрожали от жалости к себе. Но ей хватило духу взмолиться:
– Простите меня, пожалуйста, я очень виновата! Но эта работа…
