Что, в сущности, я о нем знала? Мне казалось, что довольно много… Достаточно, чтобы думать, будто мы с ним близки. Достаточно, чтобы ошибаться.
Он высокий, можно даже сказать – длинный. Выше меня на две головы и при этом весит на пятнадцать килограммов меньше, чем я. Но как скелет не выглядит. Скорее, он похож на манекен из витрины – размера этак сорок второго. Похож еще и потому, что в его внешности всегда было что-то искусственное – слишком светлые волосы, слишком длинные черные ресницы, слишком яркие губы. Но я-то знаю – он не красился и не обесцвечивался. Таким он родился, так уж ему повезло. Но на него иногда нехорошо посматривали – принимали за «голубого». Подруги задавали мне осторожные вопросы, а я смеялась. Пересказывала все ему, и он смеялся еще больше. А когда он улыбался, у него над верхней губой появлялась глубокая смешная морщинка – как дужка над буквой «й». Он обожал музыку. Прекрасно рисовал. Говорил, что хотел бы стать рок-музыкантом или художником…
В своих мечтах он и был тем или другим. Он предал меня, что ж, сейчас я предам его. Вот этого о нем точно никто не знал, даже родная мать. У него была не одна жизнь, как у всех, а две, может, даже больше. В реальности, в ЭТОЙ реальности он продавал компакт-диски в одном из крупнейших музыкальных магазинов города. Был доволен своей работой. Жил со мной… Обожал шоколад, и во всех карманах у него вечно топорщились смятые фантики. До обморока боялся зубных врачей, и я его водила к стоматологу, как маленького, за ручку. Ждала, когда он выйдет, сидя у кабинета, и ощущала какую-то странную гордость. Он доверял мне (я так считала). Не боялся показаться смешным и слабым. Рассказывал о своих фантазиях – мне, только мне. Я знала, что в своем воображении он живет другой, параллельной жизнью. Что он – лидер хард-роковой группы. Кумир тысяч поклонников. Образец для подражания. Номер один. И это была не какая-нибудь застарелая детская мечта – нет, его воображаемая карьера стремительно развивалась. У него часто бывал остановившийся, блаженный взгляд. Я тогда знала, что он «ушел» в тот, другой мир. Но никогда не беспокоилась, не переживала. Чем это хуже алкоголя, наркотиков или Интернета? Я до сих пор думаю, что эти мечты были ему необходимы. Иначе он бы просто перегорел. Сломался. Как ломаются люди, когда понимают, что живут не в то время, не в том месте, не с тем человеком… Занимаются не своим делом. Он был от этого застрахован. Это было не безумие, а вполне мудрый выход. Отдушина. Или нет – что-то вроде страховки, запасного парашюта. Запасная жизнь, яркая подкладка, подшитая к нейтральной реальности. И я не ревновала его к этой жизни, хотя и догадывалась, что там у него совсем другие подружки. Еще бы – есть из чего выбрать! В ЭТОЙ жизни он любил меня. Я была уверена, что любил…
В детстве он был левшой, но его переучили, и почерк у него просто ужасный – я никогда не могла разобрать его каракули. Может быть, поэтому его последнюю записку читала почти полчаса. Вглядывалась в кривые безобразные буквы, шевелила губами, как полуграмотная, расхаживала по квартире, включала одну лампу за другой, как будто дело было только в плохом освещении.
Но самое удивительное, что я, кажется, сразу поняла, что именно он мне написал. Иначе – почему я сразу разволновалась, едва увидела этот листок с шестью строчками? И теперь я спрашиваю себя – неужели я что-то предчувствовала? А может быть, просто научилась разбирать его каракули куда лучше, чем считала про себя. Все-таки мы прожили вместе два года. Прожили так, что лучше не бывает.
Помню, я в конце концов заставила себя выпустить из рук эту записку. Сначала я вцепилась в бумагу так, будто это был рукав его рубашки, будто так можно было его удержать, притянуть к себе, заставить дать объяснения. Потом пробежала по квартире, осмотрела шкаф с одеждой, полки в ванной, подставки для компакт-дисков. Не знаю даже, встревожилась я еще больше или этот обыск меня немного успокоил. Все выглядело так, будто он уехал ненадолго – дня на четыре, скажем. Забрал только что выстиранные мною джинсы, майку, теплый свитер. Взял бритвенные принадлежности, туалетную воду «Драккар Нуар» (такую же, как у своего кумира Элиса Купера). Несколько дисков, CD-плеер. И все, понимаете, все! С текстом безумной записки это никак не вязалось. И я решила, что нужно подождать. Те самые четыре дня, на которые ему должно было хватить чистой одежды, туалетной воды (там оставалось совсем на донышке), пока ему не надоест крутить одни и те же диски – «Нирвана», «Содом», «Тиамат», последний альбом Дэвида Боуи. Тогда он вернется.
Вернулся он, черта с два! Я ждала даже не четыре дня, а все пять. Самое противное, что надвигался Новый год. Сперва я, насмотревшись телевизора, решила, что наступает новый век, и с ним – тысячелетие, но Женя на пальцах мне разъяснил, что я поторопилась, и люди с научным складом ума подождут еще годик. Дескать, «ноль» на конце даты всегда означает не начало, а конец. «Тебя что, не учили считать до десяти?» – горячился он, и я в конце концов согласилась. Но в глубине души продолжала считать, что наступает новое тысячелетие. При чем тут круглые десятки, мы же не в магазине. И у кого это научный склад ума – не у него ли?! Однако я предпочитала молчать – он и так раздражался все чаще, по телевизору постоянно говорили про новое тысячелетие, и Женя каждый раз переживал, что журналисты обманывают кучу людей. А может, это раздражение имело совсем другую природу – может быть, он просто маскировал этим дурацким Новым годом что-то другое… Теперь мне так кажется, но тогда я только посмеивалась – какой он все-таки еще ребенок!
![Не убий: Сборник рассказов [Собрание рассказов. Том II]](/storage/book-covers/93/93c49dd07c8d59fe12a5943cca48b6dea2ade985.jpg)
