Феликс Кон
ЗАПАДНАЯ БЕЛОРУССИЯ — КОЛОНИЯ ПАНСКОЙ ПОЛЬШИ
(к процессу над белорусской Громадой)
Года два тому назад депутат Тугут, говоря о так называемых „кресах“ (окраинах), т. е. о территориях Украины и Белоруссии, отторгнутых Польшей от советских республик, предостерегал, что „если в ближайшее время не будут проведены радикальные изменения, то неизбежно всеобщее вооруженное восстание“.
Такое состояние отмечал не один Тугут.
„Знатоки восточных окраин, — звонил в набат „Курьер Польский“, — все чаще и чаще обращают внимание на то, что, с момента присоединения к Речи Посполитой, отношения на окраинах ухудшаются из года в год, из месяца в месяц, а может быть — и изо дня в день. Враждебные нам тенденции проявляются все отчетливее и отчетливее и все глубже и глубже проникают в широкие массы. Соглашение с местными деятелями, взоры которых обращены на „Большевию“, становится все труднее и труднее. Причина всего этого кроется не в агитации каких-то агентов. Мы сами способствуем этому“.
Указав на то, что, когда на теперешних польских „кресах“ была Советская власть, земля, отнятая у помещиков — поляков и русских, была передана крестьянам — белоруссам и украинцам, „Курьер Польский“ подчеркивает: „Этим был разрешен не только социальный, но и национальный вопрос, так как 73% населения — это земледельцы. Национальный вопрос на окраинах совпадает с аграрным. Об этом нельзя забывать. А Польша словно не заметила этой стороны вопроса и приступила к колонизации“.
Автор этой статьи знаком с условиями „кресов“; он знает, что на окраинах очень мало удобной земли, и констатирует, что „колонизация ударила окраины по больному месту, взволновала население, вызвала и продолжает вызывать в нем огромную горечь.
Автор не останавливается на том, во что выливается эта горечь; он лишь скорбно отмечает, что „если немцы называют Польшу сезонным государством, то крестьянин на окраинах таким же образом формулирует свое мнение о Польше и свою принадлежность к ней считает временной“.
К этой характеристике положения на окраинах, в частности же в западной Белоруссии, нам остается добавить лишь то, что бросает яркий свет на отмечаемые и Тугутом и „Курьером Польским“ явления. Прежде всего мы остановимся на одном вопросе, имеющем огромное значение для уяснения разыгрывающихся в З. Белоруссии событий.
Если Польша, хоть и скрепя сердце, но признает, что украинцы представляют обособленную национальность, то относительно белоруссов она этого не признает.
„Ни о каком белорусском народе не может быть и речи, — писал еще в 1910 г. Владислав Студницкий, тот самый, который, будучи в дни своей молодости социалистом, вскоре переметнулся в лагерь национал-демократов, затем во время войны был германофилом, а теперь снабжает своими статьями монархические органы, — так как у белоруссов нет никаких собственных традиций. О белорусской культуре не приходится говорить: она является лишь сферой перекрещивания польских и русских влияний. Белоруссы — это этнографический материал, это промежуточная форма между поляками и русскими“.
Такое отношение к белоруссам, как национальности, легло в основу всей национальной политики Польши в Зап. Белоруссии. Вот программа, намеченная в 1923 г. проф. Станиславом Грабским, одним из лидеров национал-демократической партии и бывшим министром народного просвещения:
„При тех условиях, когда в отошедшей к нам части Белоруссии главная масса населения состоит из белоруссов-католиков, молящихся в костелах по польским молитвенникам, когда есть возможность вдвое увеличить население путем переселения католиков с Запада, когда единственным крупным центром в стране является насквозь польское (?) Вильно — об единение этой страны в национальном отношении с Польшей является относительно легким. Надо только, чтобы мы сами не создавали совершенно ненужного „белорусского вопроса“. Весь „белорусский вопрос“ или — точнее — вопрос о территории, на которой большинство населения составляют белоруссы, является почти исключительно культурно-хозяйственным вопросом — вопросом надлежащего развития польских школ, развития в городах и местечках польских общественных и просветительных учреждений, усиления на этой территории польской интеллигенции и, наконец, проведения в этом крае мелиоративных работ для усиления колонизации“.
Эта программа, полностью позаимствованная у правителей Пруссии, проводивших ее в оное время по отношению к Польше, была „сдобрена“ и пополнена применявшейся царскими сатрапами программой русификации по отношению к самой Польше, в той ее части, которая находилась под скипетром Романовых.
Результаты этого сказались довольно скоро.
К началу 1922 г. т. н. „Гражданское управление восточных территорий“ закрыло около 200 белорусских школ, возникших до того, как польская администрация была установлена в Белоруссии. Затем, после присоединения к Польской республике т. н. „Средней Литвы“, и на этой территории администрацией были закрыты 101 школа. Репрессии в этой области этим не ограничиваются. Закрыты два учительских семинария в Барунах и Свислочи, новые семинарии для подготовки учителей не открываются, а 240 учителей-белоруссов отправлены на польские учительские курсы в Краков, с тем, чтобы по окончании курсов их отправить в т. и. Восточную Галицию, как проводников полонизации среди украинского населения. Этого мало! Сотни учителей-белоруссов, отказавшихся покинуть родину, были лишены места, а в качестве их заместителей явились учителя-поляки, по преимуществу из Малой Польши (Западной Галиции), не только не знающие ни местных условий, ни местного языка, но и менее квалифицированные, чем удаленные из школ белоруссы.
