Разбирая старые архивы, мы обнаружили записки известного научного работника, принимавшего одно время участие в исследованиях Соляриса. Наиболее интересные предлагаем вашему вниманию.
«… Когда я проснулся, меня ждал сюрприз — в кресле, напротив моей кровати, сидел Юсуф Вольдемарович Хреньковский, директор института соляристики на Земле. Он был одет в темную тройку, а на коленях держал неизменный «дипломат». Подумав, что сон не к добру, я все же решил воспользоваться им для сведения счетов.
— Ну что, старая зануда, карьерист проклятый, опять гундосить об отчетности начнешь!
Я всегда был убежден, что из-за его бесталанности и неспособности соляристика пребывает в загоне: ничто, кроме бумажек с подписями и сходящихся в отчетах цифр, его не интересовало.
Он молчал. Я пошарил на ночном столике, схватил зажигалку и запустил в Хреньковского. Наклонив голову, он избежал удара, зажигалка звонко щелкнула по пластику стены.
— Что-то вы, Горлов, заспались, рабочий день уже полчаса как начался, — невозмутимо сказал Хреньковский, поднеся к лицу руку с часами.
Я оглядел каюту. Особое внимание уделил корзинке для мусора, в которой аккуратно были сложены таблички с надписями: «Помни о технике безопасности!», «Не курить!», «Порядок на рабочем месте — залог успеха!». Ими в изобилии снабжены все комнаты на Станциях, и есть добрая традиция — к приезду нового человека освобождать его каюту от подобных перлов дизайна,
— Так и будете лежать? Что вы на меня как на привидение смотрите? — глаза Хреньковского зло блеснули из-за толстых линз.
Я ущипнул себя, закрыл и открыл глаза: Хреньковский не исчезал. Неужели не сон? Но как он мог здесь оказаться? Единственный звездолет, шедший в этом направлении — «Прометей», на котором я и прилетел. Пробыв на нем шестнадцать месяцев, не мог же я не знать, что со мной летит Хреньковский.
Все еще не отдавая себе отчета в происходящем, я встал и поплелся в ванную комнату. Вид, должно быть, я имел неважный, потому что Хреньковский, проводив меня тяжелым взглядом, хмуро произнес:
— Вот уж не думал, Горлов, что вы злоупотребляете алкоголем! В руководителей своих зажигалками с похмелья запускаете, а что дальше будет?
Я хорошо видел его отражение в зеркале и заметил, что обычно самоуверенный Хреньковский выглядел каким-то растерянным. Тут я вспомнил разговор с Галинским и его глухие намеки на «гостей». Неужели он знал о Хреньковском и мне ничего не сказал? Хотя нет, тогда бы Станция была вылизана, кругом бы сновали автоматы, следящие за чистотой, температурой, влажностью.
Я наскоро обтерся полотенцем.
— А что, Юсуф Вольдемарович, может, соорудить что-нибудь покушать?
Хреньковский бросил на меня убийственный взгляд. По привычке я вздрогнул и подобрался.
— Нет, я-то есть не хочу, я думал, вы…
— Я вижу, вам набитый живот дороже вопросов соляристики! — ядовито ответил он, — надо работать, работать, работать!
— Я готов! — тотчас отрапортовал я, — с чего предлагаете начать?
Услышав мой вопрос, Хреньковский растерянно открыл и закрыл «дипломат», побарабанил пальцами по крышке откидного столика, пробормотал несколько раз «работать… работать…» Он был в затруднении, почти в панике.
— Как! — неожиданно загремел он, видимо, считая, что нашел выход из положения, — вы не знаете, над чем надо работать?! Может быть, вы даже не знаете, где находитесь?
Он не знал, что я должен делать! Он не представлял, где он находится! Я опешил. Это был не Хреньковский! И все же это был он. Уж не сошел ли я с ума?
— Моя работа непосредственно связана с работами Галинского, а поскольку он дольше этими вопросами занимается, то правильнее будет, если перед вами отчитается он, — наконец нашелся я.
— Галинский! Галинский? Галинский… Ну что же, пусть будет Галинский. Вызовите его.
Он не знал, кто такой Галинский! А между тем именно Хреньковский утвердил его кандидатуру для исследований на Станции. Это не Хреньковский.
— Я думаю, нам лучше пойти к нему самим, возможно, он сразу и продемонстрирует результаты исследований, — слукавил я, пропуская Юсуфа Вольдемаровича вперед.
Мы прошли коридор с жилыми ячейками и вошли в общественный сектор. Юсуф Вольдемарович совершенно не знал планировки Станции. Конечно, это еще ни о чем не говорило, настоящий Хреньковский, я думаю, тоже ее не знал. Он был из тех соляристов, которые писали свои работы по чужим выкладкам и наблюдениям, и пока трудяги, вроде меня, прели в скафандрах, тренировались на невесомость и перегрузки, они, сидя в своих кабинетах, отделанных настоящим дубом, разрабатывали фундаментальные теории.
Около герметической двери, разделяющей отсеки Станции, Хреньковский помедлил. Потом взялся за ручку, толкнул. Можно забыть, как расположены помещения Станции, особенно если знаешь это только теоретически, но, увидев такую дверь, даже идиот поймет, что дергать ее бесполезно.
— На себя, — спокойно сказал я.
— Без вас знаю, — огрызнулся он и рванул дверь. Она, естественно, не поддалась. Хреньковский поставил «дипломат» на пол и взялся за дверь двумя руками. Дверь заскрипела, завизжала, и когда открылась, из нее торчали мощные замковые полосы, загнутые, словно побывавшие под прессом.
