Святой Георгий горел.
Горел обстоятельно, качественно, словно сложен был не из камня. Пожар виден был только отсюда – с подвесных железных дорог над заливом маркиза де Помбала – тем более, что в этой пустыне зрителей много не нашлось. Вернее сказать, их нашлось всего пятеро: серых, неприметных, почти одинаковых – они смотрели на огонь, уничтожающий древнюю твердыню, и ждали. Разрушенный приливами Лиссабон простирался на мили и мили, за спинами у серых дышал океан, а из пожара вылетали искры.
Вылетали – и скрывались в ночи. Одна искра выросла, развалилась на три пятна света и стала сама – пожаром: громким, рокочущим. Черная машина прошла над посадочной станцией железной дороги, над головами серых людей, мелькнули проблесковые огни. Прошла – и тишина взялась подчищать ее след.
– Отчеты уже поступают, – сказал один из серых.
И снова стало безмолвно, снова дышал океан и догорал неслышный пожар. Далеко на севере зажглась еще одна искра: то шел к станции ночной поезд.
– По первым данным, план оправдывается.
И снова – молчание.
Серые говорили по очереди, говорили в пустоту, словно персонажи рекламных роликов. Они много чего еще сказали – малозначимого и наверняка судьбоносного, важного, опасного. Иначе зачем им было стоять в ночи на изъеденном ржавчиной полустанке, над пустошью, бывшей когда-то столицей. Иначе зачем?
– Зачем?
– Это последние сведения. Их нужно передать лично.
Пожар стихал, и четверо серых ушли к лестнице – вниз, а один остался, оглушенный грохотом подходящего поезда. Ему предстояли три часа в переполненной электричке. Поезд шел над пустыней, собирая рабочих.
* * *
Комната казалась капищем безумца.
Высокое солнце взрезало жалюзи, и его лучи касались огромного жертвенника – стены, испещренной фотографиями, записками и вырезками, распечатками и даже флэшками в виде брелоков. Скотч, булавки, лейкопластырь – человек в сером мог поклясться, что видел даже гвоздь. Увидел – и сейчас же его потерял в мнимом хаосе.
Там, где просвечивались обои, расположились стрелки. Там, где обоев не было видно, – их заменяли нити.
Человек в сером рассматривал этот алтарь, а потом коснулся пальцем размытого снимка в самом центре композиции. Больничный коридор, худая старуха в пижаме, высокий врач. Серый присмотрелся: края фотографии срезали, но все равно было видно, что снимок едва успели спасти из огня.
А старуха оказалась девочкой. Просто седой.
На лестнице послышались шаги, и человек в сером с интересом подумал, какие будут первые слова хозяйки.
– Старк, я вас не звала.
Человек в сером обернулся. Из-за фотографии выпала лента кардиограммы, распрямилась и так и осталась висеть – белый росчерк в полстены.
– Доброе утро, Джоан, – сказал серый. – Простите, такая работа.
Женщина вошла в квартиру и принялась стаскивать тяжелую армейскую куртку. Пахнуло гарью и пылью.
– Я выслала подробный отчет, всё, – сказала она. – Закончили на этом.
– Да, Джоан. На этом – закончили.
– Я уже начала изучать материалы.
Человек в сером покосился на стену и улыбнулся. Солнце полоснуло по его широкой, почти дружелюбной улыбке.
– Вижу.
– Красиво, правда? – спросила женщина, исчезая за дверцей шкафа.
– Вы ведь не забудете это уничтожить?
– Да можете хоть сейчас сжечь.
Человек в сером смотрел, как она переодевается в домашнее, как двигается по комнате. Джоан остановилась, собрала свои длинные волосы в кулак и обнюхала.
– Кошмар. Я иду смывать эту гарь. Если у вас ничего конкретного – до свидания.
– Я хотел спросить, сколько вам понадобится времени на рекондиционирование.
Женщина потрепала хвост волос и еще раз потянула носом воздух.
– Нисколько. И не такая дрянь случается.
– Вы уверены? Строго говоря, вы не обязаны были присутствовать в замке…
Она рассмеялась, и серый напрасно искал в ее легком смехе нотки истерики.
– Перестаньте, Старк. Меня приписали к Келсо, а после такого странно заботиться о душевном здоровье.
– Простите, Джоан. Такая работа.
– Мне нужно пятнадцать минут на душ, и я снова ваша.
Человек в сером кивнул и вытащил из-за борта пиджака конверт, положил на стол. Женщина поскоблила ногтем бумагу и улыбнулась уголком рта. Солнце поднялось немного выше, оно теперь играло пылинками у самого пола.
– В вашем распоряжении три дня, – сказал наконец серый.
– Щедро, – кивнула она. – Служу концерну.
– Вам понравился Лиссабон?
– Очень пустая и очень разрушенная Венеция.
– Говорят, в пылевую бурю здесь красиво. Зимой.
