Мальчик провел рукой по колену, и под ладонь попала почти зажившая царапина. Он наклонился, чтобы рассмотреть повнимательнее. Корочка на подсыхающей ранке всегда притягивала его как магнит. Он никогда не мог удержаться. Сейчас сколупну, подумал он. Пускай она еще не засохла до конца, пускай придется отдирать, пускай даже потом саднит.
Он осторожно провел ногтем вокруг края корочки, и, когда легонько поддел ее, твердая коричневая корка поддалась и отошла целиком, открыв гладкую розовую кожицу.
Здорово. Правда, здорово. Он дотронулся до зажившей ранки — не больно. Он положил корочку на колено и дал ей такого щелчка, что она взлетела в воздух и приземлилась на край ковра, большущего черно-красно-желтого ковра, закрывавшего весь пол, от ступеней лестницы на второй этаж, где он сидел, и до входной двери. Огромный ковер. Больше, чем теннисный корт. Гораздо больше. Он пристально всмотрелся в ковер. Красивый ковер. Раньше он никогда не замечал, а вот сейчас вдруг увидел, что краски таинственно сияют и переливаются, так что не отвести глаз.
Значит, так, сказал он себе. Красное — это раскаленные угли. Мне нужно… Я должен пройти отсюда до двери, ни разу их не коснувшись. Если я коснусь, я сгорел. Пепла и того не останется. Черное… Черное — это змеи, ядовитые гадюки и кобры, толстые, как бревна, и, если я коснусь хоть одной, она меня ужалит. Еще не успеют позвать на вечерний чай, как я умру. Но если я дойду до двери и не сгорю и меня не укусят — завтра на день рождения мне подарят щенка.
Он встал и поднялся на несколько ступенек, чтобы посмотреть сверху, как переплетаются страшные цвета на ковре. Вообще-то, это возможно? Хватит ли желтого? Желтый был единственным неопасным цветом, по которому можно было идти. Смогу ли я дойти до конца? В такой путь нельзя пускаться легкомысленно: риск слишком велик. Мальчик наклонился вперед, его лицо два больших глаза, острый подбородок, пшеничный венчик волос — показалось над перилами. Он сосредоточенно разглядывал ковер. Кое-где желтая дорожка сужалась, а раз или два обрывалась и возобновлялась на некотором расстоянии, но, в общем-то, без особых трудностей должна была привести к двери. Тому, кто не далее как вчера с легкостью прошел по кирпичной тропке от конюшни к сараю, пройти по ковру будет не очень трудно. Если бы только не змея. При одной мысли о змеях у него по ногам, сверху вниз по икрам и по подошвам от страха как будто искры проскакивали или кололо иголками.
Он медленно спустился с лестницы и подошел к краю ковра. Вытянув ногу в маленькой сандалии, он осторожно опустил ее на желтое пятно. Затем подтянул вторую ногу. Пятно было в точности такого размера, чтобы встать на него двумя ногами. Все? Теперь только вперед. На вытянутом личике отразилось напряжение, он капельку побледнел и для равновесия развел руки в стороны. Следующим шагом он высоко поднял ногу над черным оврагом и тщательно нацелил носок на желтое пятно на другом берегу. Сделав второй шаг, он передохнул, стоя неподвижно и твердо. Узкая желтая полоса шла не прерываясь ярдов по крайней мере пять, и он потихоньку продвигался по ней шажок за шажком, как канатоходец. Потом желтая полоса загибалась в сторону, и ему предстояло сделать широкий шаг через зловещее смешение красного и черного. На полпути он вдруг пошатнулся и замахал руками, как мельница, восстановил равновесие, благополучно добрался до другой стороны и встал отдохнуть. Он тяжело дышал и от напряжения стоял на цыпочках, с расставленными руками, крепко сжав кулачки. Он стоял посредине большого желтого острова. Места на острове было много, упасть с него он не мог, и он стоял, отдыхая и выжидая в нерешительности, стоит ли вообще покидать надежное желтое пространство. Но страх, что он не получит тогда щенка, гнал вперед.
Шаг за шагом, и после каждого шага — пауза, чтобы решить, куда ступить дальше. Однажды он оказался на перепутье, и между двумя возможностями, налево или направо, он выбрал налево, потому что, хотя пройти там было труднее, там было меньше черного. От черного ему становилось не по себе. Он оглянулся через плечо: пройдено около половины. Пути назад уже не было. Он добрался до середины и уже не мог ни повернуть, ни отскочить в сторону: слишком далеко. При виде черно-красных разводов в его груди поднялась тошнотворная волна паники, как в прошлом году на Пасху, когда он заблудился совсем один в Заколдованной Чаще.
Еще шаг. Нога опустилась на единственное желтое пятнышко и вдруг оказалась в каком-нибудь сантиметре от черного. Он не коснулся черного, он ясно видел, что не коснулся, между сандалией и черным лежала четкая полоска желтизны. Но, словно почуяв его близость, змея шевельнулась, приподняла голову и в упор уставилась на ногу блестящими бусинками глаз, поджидая, чтоб он коснулся ее.
"Я не тронул тебя! Ты не имеешь права меня кусать! Ты знаешь, что я не дотронулся до тебя!"
Вторая змея бесшумно скользнула к первой, и пары похожих на блестящие бусины глаз нацелились на маленький кусочек незащищенной кожи между мешками сандалии. Мальчик встал на цыпочки и застыл, от страха не в силах сдвинуться. Прошли минуты, прежде чем он вышел из оцепенения.
