Мои родители прожили в гражданском браке восемь лет.
Когда я спрашивал их, почему они сразу не пошли в ЗАГС, они всегда отвечали, что их главной проблемой на тот момент было жилье.
Они встретились в 1965-м. Отец снимал угол у Никитских ворот, а мама жила в коммуналке на улице Мясковского (ныне — снова Большой Афанасьевский переулок).
Вы непременно спросите — ну откуда такой экстрим? Съемные квартиры, коммуналки… Что у них, не было родительского дома? Был, да только не в Москве.
Они приехали в Москву не по лимиту или оргнабору, но как в крупнейший центр науки и образования страны: мать — учиться, отец — работать.
Они встретились в Университете дружбы народов им. Патриса Лумумбы, открывшемся в 1960 году. Отца на работу в Москву пригласил заведующий кафедрой начертательной геометрии и черчения Николай Николаевич Рыжов, талантливый инженер, фронтовик, искавший для кафедры молодежь по всей стране. Мама пришла на кафедру чуть раньше отца, после работы в школе и НИИ «Стройдормаш».
Скелеты в шкафу? У людей за тридцать они, конечно, были. Но ни мать, ни отец никогда не говорили о них. Я даже высокомерно полагаю, что кратковременные связи, кончавшиеся ничем, не имели на их сердца никакого серьезного воздействия. Я тоже из этой породы: позднеспелых, познающих любовь как чувство лишь после тридцати.
В 1970-м молодая семья въехала в кооперативную квартиру в Матвеевском, но прошло еще три года, прежде чем они расписались.
В 1972-м родился я, который первый год своей жизни официально был рожденным вне брака.
Свадьбы не было.
По рассказам родителей, они «быстренько сбегали в ЗАГС», вернулись домой, выпили по бокалу вина. На стол толком не собирали, колец и то не купили.
…Конечно, родители мои отчасти были нонконформистами, то есть людьми, мало прислушивающимися к мнению общества о том, по каким канонам следует жить. За военное и послевоенное время, бедное, полуголодное, они, что называется, насмотрелись всяких видов.
Видели семьи, которые не склеивались после возвращения солдат с фронта, заключенных из лагерей и ссыльных с поселений.
Первое и главное из пронесенного сквозь годы для моих родителей был образ Дома, скальной крепости семьи, крепнущей не от привычки друг к другу, а от глубочайшего проникновения в суть близкого человека.
Такими я их и запомню — отца, вечно возящегося с машиностроительными чертежами, но всегда готового ответить на любой мой вопрос, и мать, то хлопочущую у плиты, то проверяющую студенческие работы — те же чертежи. Есть, есть в этом что-то евангельское…
Все детство мне хотелось братика или сестричку.
Почему же они не закатит хотя бы скромную свадьбу? Не зашли в ресторан?
А дело было в том, что из-за ежемесячных кооперативных выплат (аналог современной ипотеки) у них банально не нашлось лишних денег ни на стол, ни на обручальные кольца.
Вы скажете — ну заняли бы у соседей, родни.
Могли бы — но не стали. И так были по уши в долгах. Выплачивали несколько лет и выплатили до единой копейки.
Внутреннее чувство справедливости было им гораздо важнее «внешних признаков» брака, в который они вступили фактически, как только перестали представлять себя друг без друга.
Любовь они бережно несли глубоко в себе, не растрачивая на слова.
Я ни разу не слышал от отца или от матери легкомысленного выражения «Я люблю тебя» — им было не нужно произносить это напоказ. Поэтике слов они предпочитали поступки: они яснее говорят о том, что происходит в душе.
Родители прожили вместе 37 лет. Могли бы и больше, если бы не естественные сроки человеческой жизни.
…Судьбы людей XX века таинственны. Что-то они были вынуждены скрывать, о чем-то говорить исключительно вполголоса. Мама происходила из дворянской семьи, папин отец, мой дедушка, был в фашистском концлагере. Об этом я должен был молчать и в детском саду, и в школе, и промолчал бы гораздо дольше — может быть, всю жизнь, если бы советская власть, так истерически взыскательная к инакомыслию, отклонению от канона, не исчезла бы сама собой в ту пору, когда мне стукнуло 19.
Достоверно я знаю о том, что отец сказал маме в первый год — если хочешь, пойдем в ЗАГС хоть завтра. И еще о том, что детей они хотели сразу же, но прошло целых шесть лет, прежде чем им удалось… другие бы, особенно сегодня, расстались довольно скоро, моим же родителям было, наверно, слишком хорошо вдвоем.
Отец был настоящим мужчиной: гордым, самостоятельным, не клонящимся перед трудностями.
С ним и маме, и мне было надежно: он все мог и все умел.
Мать много вынесла от его пламенного характера, но никогда не раскаивалась в том, что прожила с отцом лучшую часть своей жизни.
Эту книгу я посвящаю им.
Сергей Арутюнов, автор
