Заботы света
Авторы: Рустам Шавлиевич Валеев
Жанры: Биографии и мемуары, Историческая проза
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 148 страниц. Год издания книги - 1986.
В романе Рустама Валеева «Заботы света» впервые широко и полно показана жизнь выдающегося татарского поэта Габдуллы Тукая, чья короткая жизнь (1886—1913 г.) была полна драматизма и чей поэтическим гений, свободомыслие и гуманизм возымели влияние на многих и многих тюркоязычных поэтов и писателей современности.
Читать онлайн Заботы света
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Поздней дорогой шел по степи скиталец-дервиш, батогом посовывал в темноту. До города оставалось не больше версты, но путник свернул с тропинки и в кустарнике, росшем по подножию старого кургана, выбрал себе ночевье.
Перекличка часовых на городской заставе, уютный разговор гуртовщиков, ночующих неподалеку, и багровые всполохи большого их костра, и бренчанье реки в каменистом продоле равнины, и яркие переливы мощных созвездий в вышине, любовные игры тварей в благоухающей теплой темноте… ах, всегдашняя жизнь пласталась по всей широкой земле и вызывала в душе у скитальца отголоски давнего. Но это давнее уже как будто не относилось к его личной судьбе, забытой, растворенной в долгих его странствиях.
Сюда впервые он забрел сто двадцать семь лет назад, тогда это скопище деревянных и глинобитных домиков, окруженных крепостной стеной, называлось еще Яицким городком. На пыльной бугристой площади торчали стояки виселиц, об которые смачно терлись боками толстые свиньи; у входа в комендантскую канцелярию напряженно томился молоденький солдат с курносым облупившимся носом. На краю площади стояла церковь с животастыми, вздутыми куполами, от ворот ее здоровенные казаки оттаскивали нечто темное и тяжелое. Это темное и тяжелое оказалось тушей бурого медведя с окровавленным и запылившимся кольцом в ноздре. Дервиш связал это событие с сергачскими татарами, которые попались ему на выезде из города. Скорбно кончилось их представление в запретной близости от храма.
Город бытовал мирно, но пахло в городе порохом, убийствами, страхом. Через год его переименовали в Уральск, чтобы поскорее уничтожить даже память о злостном гнезде, откуда пошла гулять мстительная сила казака Емельяна.
…После многих землепроходных тягот ночное бдение утомило дервиша. Он прилег было накоротко, а проспал все утро. Уже по зною вступил он в город, и звоны заутрени гудели здесь тугой литаврой. А когда замедленно смолкли медные звуки, дервиш услышал порывистый, неуступчивый речитатив муэдзина.
Задумчивой родиной пророков виделся дервишу город. Окраинные глинобитные лачуги терпеливо принимали на себя потоки библейского жаркого солнца. Плетеные ивовые изгороди низко кособочились, зияли дырами, открывая беспечную пока что кутерьму утреннего пробуждения. Хриплые вскрики хозяек, радостные вопли детворы, кудахтанье кур, урчание псов — все это как бы создавало язык утра, который понятен был дервишу везде, с каким бы племенем он ни встречался.
У жердяных, съехавших вкось ворот стояла девочка лет семи в материных, наверное, калошах и прижимала обеими руками к груди желтого щеночка. На дервиша она глядела без удивления, хмуровато со сна, но именно сонное личико, пусть хмуроватое, было очень хорошее. И хороший, живой, хотя и помеченный каким-то непостижимым знаком, бедности был щеночек в ее руках. Что-то прощальное — что прощалось с ним — почудилось ему в облике бедной девочки.
А город сиял и гремел, пускал фейерверки пыли, и небо над ним линяло на глазах и ярко-преярко звенело.
В пестрящем, зримом звоне на миг потерялись черты города, дервишу почудилось, что он близок к обмороку, но затем он увидел главную улицу, широкую и пустынную, по которой ехала женщина на двух сверкающих колесах. Этакое могло и померещиться в глухом зное. Но дервиш не удивился, он видел подобную машину в Стамбуле. Знаменитый шпик Абдул Гамида имел обыкновение прокатываться в прохладных сумерках по набережной. Однажды, разогнавшись, он угодил в Босфор. Круглая феска вынырнула из воды, как пробка, затем показалась сизая макушка шпиона. Дервиш невозмутимо протянул свой посох и вытащил на берег незадачливого ездока. Тот изрыгал из глотки соленую воду и мерзейшие ругательства. Дервишу захотелось прогуляться посохом по узкой взмокшей спине, но он поостерегся: все-таки это был знаменитый шпик, а не какой-нибудь купец или там министр.
…Женщина щурилась запрокинутым смуглым лицом; цветастый муслин длинного платья охватывал налитые стройные ноги, отлетал и опять охватывал. Лохматая собачонка бежала за нею, заливаясь несчастным лаем. И в этой женщине, молодой, здоровой и, наверное, очень счастливой, дервишу тоже почудилось что-то прощальное, что прощалось с ним.
— Иншалла, — машинально пробормотал он, — на все твоя воля, господи.
Он шел вдоль ряда домов-лавок, тупо глядящих на площадь. Верх у домов бревенчатый, для жилья, низ — каменный, с зарешеченными окнами, железными ставнями, с вывеской над каменным крыльцом. Оканчиваясь, главная улица переходила в Татарскую слободу с зелеными крышами домиков, с веселыми шторками на каждом оконце, с резными деревянными колонками высоких ворот. Хрупкие минареты, тонкие шпили с полумесяцем, обеленные известкой стены светили в сухом красноватом тумане. Мечетей было три, все деревянные, казались бутафорскими и как будто только изображали древние храмы Булгара и Казани, чья пыль летала теперь с горячим ветром над широким азийским простором.
Над слободою в жаркий воздух неслись звуки азана — призыва к молитве. «Ля-илахи-иль-алла!» — произнес дервиш, ускоряя шаг. Будь это не в городе, он склонил бы колени там, где застал его час молитвы. Но здесь: казачата, улица на улицу, затеяли войну, летели камни, самодельные стрелы, хлопали огнестрельные поджиги, слышалась брань, смешная и пугающая в детских безгрешных еще устах…
