Виталий Васильевич Лозович родился и жил в Воркуте. Более тридцати лет проработал кино- и телеоператором. Публиковался в журналах «Север», «Автограф», «Дальний Восток», «Союз писателей», «Аврора». Автор прозаических книг «Тёща для всех», «Опрокинутый мир», «Убойный снег». Лауреат журнала «Дальний Восток». Член Российского межрегионального союза писателей. Член Союза журналистов России. Живёт в Салехарде.
С раннего детства Ромка Шустов страдал плохим зрением. Заметили это в первом классе. Ромка сидел на последней парте и через месяц обучения пожаловался родителям, что не видит, что там на доске пишет мелом учительница. Ромку отвели к офтальмологу, тот глянул и как приговор прочитал:
— Минус три. Плохо дело в таком возрасте!
Родители, ужаснувшись, стали кормить Ромку витаминами, морковкой, черникой и всем прочим, что в их понимании должно было срочно восстановить зрение, но все усилия были напрасны. К пятому классу зрение опустилось до «минус пять», к девятому — до «минус семь», а к выпускному — до «минус восемь»…
«Минус восемь» — это такое зрение, что когда человек снимает очки, то в глазах — один большой мутный туман, сквозь который проглядывают очертания близлежащих предметов. Чем предмет крупнее, тем его, конечно, лучше видно. Если человек не ходил долго без очков при таком зрении, то у него очень быстро начинает кружиться голова. Всё, что дальше метра — опять-таки в зависимости от величины предмета, — похоже на размытые пятна. Причём пятна эти размываются полностью, если контрастность их небольшая и от общей картины местности мало отличается.
В восемнадцать лет, когда всех друзей забрали в армию, а Ромку не взяли, когда все друзья хлопали его по плечу и завистливо напутствовали: «Ну, ты давай тут… за всех нас…» — Ромка впервые в жизни почувствовал, что его слабое зрение как-то влияет на его жизнь. Во-первых, в армию не годен, во‑вторых, работать тоже может не везде — есть медицинские ограничения, в‑третьих, что делать дальше, если зрение продолжит «садиться»?
В институт Ромка экзамены сдал, но пройти не смог по конкурсу — мало было баллов. Если бы он выбрал себе обычный институт, а не факультет кинодраматургии Московского ВГИКа, то вполне бы мог стать студентом. Он вернулся в родной Северск, в своё Заполярье, в тундру, посидел до осени дома на родительских харчах, после чего пошёл искать работу. Работы он не нашёл. Грузчиком идти было нельзя из-за зрения, главным инженером никто не взял.
Когда пришёл конец августа, Ромка, перечитавший за последние годы всего Джека Лондона, вступил в местный охотсоюз, получил сразу два охотбилета — от министерства природных ресурсов и от местного охотобщества, исправно посещал занятия в местной полиции по правилам обращения с охотничьим оружием, после чего в начале сентября получил разрешение и на родительские деньги приобрёл себе прекрасный бокфлинт (вертикально спаренные стволы) «ТОЗ‑34». Всю осень Ромка проохотился на уток и куропаток. Охотился неудачно, больше просто бродил по тундре. Зато впечатлений набралась масса, сюжетов для конкурсного рассказа во ВГИК было теперь предостаточно.
Подошла зима. Как всегда в Заполярье — быстро и неотвратимо. День уменьшился к декабрю до полутора часов, остальные двадцать два с половиной часа в тундре стояла ночь.
Работы Ромка себе так и не нашёл. Бездельничал под присмотром родителей. На охоту ходил чуть ли не каждый день, с охоты приходил усталый, на вопрос родителей: «Что, убил?» — отвечал коротко и уверенно: «Ноги». Правда, иногда приносил куропаток.
Однажды Ромка в магазине охотсоюза увидел небольшие капканы, поинтересовался у продавца: «На кого?» «На песца», — ответила та безразлично. У Ромки загорелись глаза. Песца он видел в тундре однажды, совсем недавно, увидел так близко, что даже опешил. Он присел отдохнуть в ложбине, где была вереница высоких кустов, в которых обычно кормились куропатки, и здесь краем глаза заметил какую-то движущуюся фигурку… Вначале подумал, собака. Песец просто пробежал мимо, по его же лыжне, только один раз глянув на человека безразличными глазами. Ромка уже слишком поздно стал палить из обоих стволов по зверю, но зверь ушёл. Ушёл ровно, спокойно, лишь чуть-чуть скорости прибавив.
Ромка приобрёл капкан, на следующий день поставил его там, где песца увидел, и, даже не поискав в этот раз куропаток по кустам, ушёл домой. Теперь оставалось ждать. Что он будет делать с песцом, когда поймает его в капкан, Ромка пока не знал. Скорее всего, просто пристрелит зверя в капкане. Метров с десяти, чтобы наверняка. Потом он снимет шкуру так, как много раз уже читал в самых разных книгах и справочниках. Шкуру с песца снимают «чулком», надрезая для этого вначале кожу убитого животного возле челюстей, потом выворачивают шкуру наизнанку. Потом откусывают аккуратно коготочки на лапах — и так до самого хвоста. Куда он денет эту шкуру? Матери отдаст. Пусть сошьёт себе шапку. Правда, у матери этих шапок… Ждал Ромка своего зверя всего один день, точнее, ночь, а следующим утром ещё затемно вышел в тундру.
К двадцатым числам декабря за полярным кругом светает в десять, темнеет в двенадцать тридцать, а собственно сам день длится сорок минут. День стоял тихий, облачный, небо и заснеженная тундра сливались у горизонта в один белый туман.
