Это был обычный старый провинциальный вокзал. Грязный, замызганный, вонючий. Всё вокруг уже изменилось, но здесь дыхание ушедшей эпохи ощущалось повсюду. Запах, непонятно какой и откуда, – такой бывает только на вокзале. Что-то в нём было техническое, дизельное, выхлопное, химическое, что-то сгоревшее, что-то сгнившее. Казалось, будто прямо здесь, в стене или под полом, был замурован умерший тепловоз со своим грузом и пассажирами. Тяжёлая безвкусная и бессмысленная лепнина на потолке и стенах дополняла букет ощущений.
Люди бродили тоже какие-то… с грузом прожитых лет на плечах и печатью былых времён на лицах – озабоченные и суровые. Одни неусыпно следили за сумками – как бы чего не спёрли, другие нервно вышагивали взад-вперёд, будто это приблизит час посадки, третьи безостановочно что-то ели. Не исключено, что часть уникального вокзального запаха именно они и производили.
Многие были одеты экзотически: треть мужчин в пёстрых стёганых халатах, женщины, в такой же примерно пропорции, встречались в хиджабах, часто очень модных, современных расцветок, а лица их были украшены излишне ярким, кричащим о неяркой жизни макияжем. Но основная часть местных была одета во что попало. В целом читалась приверженность спортивному стилю, иногда странно выраженная. Если молодёжь выглядела в основном так, будто одни идут на тренировку, а другие с неё возвращаются – в спортивных костюмах, кроссовках, со спортивными рюкзаками и сумками, то люди постарше мужского пола могли сочетать со спортивной курткой строгие брюки, а женского – с нею же длинную, в пол, юбку. Особо креативные граждане этого независимого от любых модных явлений государства могли носить спортивные штаны с туфлями или кроссовки с платьем.
Меньшая часть мужчин была в серых европейских костюмах. Непонятно, кто и когда ввёл моду в этой жаре носить костюм и почему непременно серый, но эта традиция незыблемо соблюдалась всеми, кто имел какое-то отношение к власти либо хотел иметь. Эти мужчины вооружались пухлыми папками или портфелями из натуральной или поддельной кожи – видимо, по мере действительной принадлежности к власти. Что уж там внутри таилось – было неведомо, потому что на людях эти папки и портфели никогда не раскрывались. Все документы и прочие необходимые вещи носились в карманах пиджаков и брюк, отчего те сильно топорщились. Но сильнее всего топорщились пиджаки в районе таких же обязательных, как папка или портфель, животов. Надеть костюм, если на тебе нет пуза, считалось, наверное, чем-то за гранью приличий. Ни одного человека, по крайней мере, в костюме и без пуза наши путешественники не встретили.
Ах да, наши путешественники. Это была молодая семья: мальчик лет десяти, папа и мама. Одеты в почти одинаковые джинсы, футболки, лёгкие куртки – типичные туристы. Папа и мальчик – в кроссовках, мама – в удобных лёгких туфлях на низком каблуке. Взрослым лет по тридцать, может, с небольшим. Папа уставший, судя по всему, перманентно. Наверняка в двадцать планов было громадьё по покорению мира, но судьба распорядилась иначе: женитьба, рождение сына, работа клерком в банке. Мама – бухгалтер. Самая скучная из всех работ: радость случается раз в квартал, когда сходится дебет с кредитом. Но жизнь ещё не закончилась, она надеется даже на молодого любовника, не такого, как уставший муж, и хорошо бы творческой профессии. Чтобы был креативный, весёлый, романтичный и чтобы была большая любовь. Не такая, как сейчас – уставшая. А у папы любовница уже есть. Такая же скучная, как он. Они идут после работы к ней домой и молча занимаются сексом. Он мечтает о своём, она – о своём. Вот и вся любовь.
А сын у них другой. У него в глазах радость и любопытство.
Имён у них не было: просто никто никогда не слышал, чтобы они обращались друг к другу по именам. И мама, и папа называли друг друга одинаково. В зависимости от ситуации: заей, зайкой, иногда солнцем или солнышком и уж совсем редко – золотом или золотцем. Хотя, как упоминалось выше, следов от их прежней любви практически не осталось, но привычки оказались сильнее чувств и переживаний. А в последнее время к этим ласковым прозвищам всё чаще добавлялись новые, ругательные. Чередование «имён» в пылу ссоры могло шокировать любого стороннего наблюдателя, но таковых не было – интеллигентная же семья! А сына звали «сыном», «моим мальчиком», ну и выше перечисленными заячьими «именами», солнечными и золотыми.
Этот городок был не целью поездки, а всего лишь промежуточным пунктом. Поэтому неприятности с несменными трусами-кошельком, вонючим вокзалом и пузатыми, беспрестанно потеющими в серых костюмах местными то ли чиновниками, то ли аферистами – всё это было неизбежной жертвой ради будущего насыщенного впечатлениями отдыха в древних городах. Сыну о них уже были прочитаны длинные лекции, правда, несколько сумбурные. Папа валил в молодую и всё впитывающую голову всю информацию подряд, которую частично вспоминал, а большей частью так же – несвязанными кусками – находил в интернете. Но сын благодарно слушал. Когда-нибудь в его голове всё разложится по полочкам, а пока что там была каша. Страшно интересная каша.
