Алекса разбудили чужие, незнакомые голоса.
— В рубашке парень родился, — сказал мужской голос. — Если бы успел сесть в машину, лежал бы сейчас в морге вместе с остальными…
— Ужас какой! — сказал женский голос. — Средь бела дня, в центре города… Даже подумать страшно. Три трупа, плюс один в реанимации…
Женский голос был бархатистым, низким, очень похожим на мамин. Алекс подумал — уж не мама ли это? — но сразу же вспомнил, что мамы больше нет. Это сон. Просто сон. Потому и глаза открыть не получается.
— Говорят, что там не три трупа, а мешок с обгорелыми фрагментами, — сказал мужчина. — Хорошо еще, что идентифицировать не нужно, свидетели личность подтвердили, а то бы Евгений Александрович повесился…
Три трупа? Мешок с фрагментами? А при чем тут директор школы? Зачем ему вешаться?
— Им уже все равно, — сказала женщина. — Их теперь на небесах идентифицируют.
— На небесах?! — иронично переспросил мужчина. — Савелия? Не смеши! Ему в аду самое место…
Глаза все еще не хотели открываться, но Алекс увидел (это же сон!), как Санек садится на заднее сиденье и захлопывает дверь отцовского праворульного лексуса, не дожидаясь Алекса. Санек — тот еще гаденыш. Он не упустит шанса лишний раз указать старшему брату на его низкий статус. Сидящий на водительском месте отец приглашающе машет Алексу рукой и запускает двигатель… Яркая ослепительная вспышка… Чья-то невидимая и очень сильная рука швыряет Алекса назад… Снова темнота… Вдруг снова яркий свет. Где-то наверху светит лампа и видны две головы в зеленых шапочках и белых медицинских масках. А, это получилось открыть глаза… Значит, он в больнице, а отец, Светлана и Санек — в морге. Сказал же женский голос про три трупа… Мешок с фрагментами? Свидетели подтвердили личность? А что если…? Мысль, конечно, хорошая, но… Была — не была!
— Он глаза открыл! — сказал женский голос.
— Молодец какой! — похвалил мужской голос.
Обе головы приблизились и заслонили собой лампу, что было хорошо — уж очень резал глаза ее свет, а отвернуться не получалось, затылок будто приклеили к подушке. Зажмуриваться же было страшно — вдруг не получится снова открыть глаза?
— Вы меня слышите? — спросил мужской голос.
— Да.
— Вы помните, что с вами произошло?
— Плохо… Я в больнице?
— В больнице. Не волнуйтесь, у вас все хорошо, а скоро совсем будет в порядке. Руки-ноги целы, внутренние органы тоже, всего лишь небольшое сотрясение головного мозга и перелом костей носа. Можно сказать, что вы счастливо отделались…
— Вы помните, как вас зовут? — спросил женский голос.
Алекс уже понял, что женская голова находится справа, а мужская — слева. Низко надвинутые на лоб шапочки и большие маски закрывали почти все лицо, но брови оставались на виду. Слева брови были широкими, кустистыми, а справа — тонкими, выщипанными «в ниточку».
— Помню… Алекс… Алекс Бушмакин…
— А полностью?
— Алекс…андр… Николаевич…
— Год рождения?
— Восемьдесят п-п… шестой.
— Домашний адрес можете назвать?
— За… — начал Алекс, но вовремя спохватился. — Зачем?
— Надо указать в истории, ну и память вашу заодно проверить.
— Депутатская, 38, квартира 12…
Глава первая. Конец Императора тайги
В элитном доме на Депутатской улице, прозванном в народе «домом для бедных», Алексу никогда бывать не доводилось — не приглашали. Редкие встречи с отцом-папашей (так называла его мать) происходили на нейтральной ресторанной территории. От барского «Заказывай что хочешь, не стесняйся» Алекса внутренне потряхивало. Хотелось встать, шаркнуть ножкой, отвесить шутовской поклон и сказать в старинном стиле: «Благодарствую, папаша, за вашу великую заботу о горемычном сироте», но Алекс выражал свой протест тем, что заказывал только одно горячее блюдо, причем — самое недорогое. Чаще всего это был шницель с жареной картошкой. «Откуда в тебе эти австрийские замашки? — привычно удивлялся отец. — Возьми что-нибудь наше — мясо по-купечески или пельмени с олениной…». Сам отец заказывал и мясо, и пельмени, и что-нибудь рыбное в придачу, а закусок было столько, что они сплошняком уставляли весь стол. Половина заказанного так и оставалась нетронутой. «Сказать, чтобы завернули с собой?», предлагал отец в конце трапезы. «Спасибо, не надо», отвечал Алекс, стараясь не глядеть в отцовские глаза, чтобы не выдать ненароком свои истинные чувства. От нескольких стодолларовых купюр, которые отец протягивал при прощании, Алекс тоже отказывался, но этот номер не проходил — заботливый родитель засовывал «зелень» в карман скромняги сына и на этом считал свой родительский долг выполненным. Хорошо, что встречи были редкими — раз в три-четыре месяца. Алекс предпочел бы таким фальшивым родственным отношениям честные. Раз тебе, дорогой отец-папаша, совсем нет дела до твоего старшего сына, то нечего мучить себя и его этим показушными ритуалами. Генетическое сходство — не повод для поддержания отношений. И вообще, как разбитый горшок не склеивай, вода в нем держаться не будет.
