Это был солидный господин с легкой наклонностью к полноте, с лицом, на котором отражались уверенность в себе и спокойствие, с глазами немного сонными, с манерами, полными достоинства, и с голосом, в котором изредка прорывались ласково-покровительственные нотки.
— Вот вы писатель, — сказал он мне, познакомившись. — Писатель-юморист. Так. Наверное, знаете много смешного. Да?…
— О, помилуйте… — скромно возразил я.
— Нечего там скромничать. Расскажите мне какую-нибудь смешную штуку… Я это ужасно люблю.
— Позвольте… Что вы называете «смешной штукой»?
— Ну, что-нибудь такое… юмористическое. Я думаю, вы не ударите лицом в грязь. Слава Богу — специалист, кажется! Ну, ну… не скромничайте!
— Видите ли… Я бы мог просто порекомендовать вам прочесть книгу моих рассказов. Но, конечно, не ручаюсь, что вы непременно наткнетесь в них на «смешные штуки».
— Да нет, нет! Вы мне расскажите! Мне хочется послушать, как вы рассказываете… Ну, что-нибудь коротенькое. Вот, наверное, за бока схватишься!..
Я незаметно пожал плечами и неохотно сказал:
— Ну, слушайте… Мать послала маленького сына за гулякой-отцом, который удрал в трактир. Сын вернулся один, без отца — и на вопрос матери: «Где же отец и что он там делает?» — ответил: «Я его видел в трактире»… Он сидит там с пеной у рта». — «Сердится, что ли»? — «Нет, ему подали новую кружку пива».
Не скажу, чтобы эта «смешная штучка» была особенно блестящей. Но на какой-нибудь знак внимания со стороны моего нового знакомого я всё-таки мог надеяться. Он мог бы засмеяться, или просто безмолвно усмехнуться, или даже, в крайнем случае, покачать одобрительно головой.
Нет. Он поднял на меня ясные, немного сонные глаза и поощрительно спросил:
— Ну?
— Что «ну»?
— Что же дальше?
— Да это всё.
— Что же отец… вернулся домой?
— Да это не важно. Вернулся — не вернулся… Всё дело в ответе мальчика.
— А что, вы говорите, он ответил?
— Он ответил: отец сидит там с пеной у рта.
— Ну?
— Видите ли… Соль этого анекдота, сочиненного мною, заключается в том, что мальчик ответил то, что называется, — буквально. Он видел кружку пива с пеной, кружку, которую отец держал у рта, и по этому ответил в простоте душевной: «отец сидит с пеной у рта». А мать думала, что это — фигуральное выражение, сказанное по поводу человека, которого что нибудь взбесило.
— Фигуральное?
— Да.
— Взбесило?
— Да!
— Ну?
— Что еще такое — «ну»?
— Значит, мать думала, что отец за что-нибудь сердится, а он вовсе не сердится, а просто пьет себе преспокойно пиво.
— Ну да.
— Вот-то ловко! Ха-ха! Ну, и здорово же: она думает, что он сердится, а он вовсе и не сердится… Хо-хо! Вообще, знаете, эти трактиры.
— Что-о?…
— Я говорю — трактиры. Еще если холостой человек ходит, так ничего, а уж женатому, да если еще нет средств — так трудновато… Не до трактиров тут. Тут говорится: не до жиру, быть бы живу.
Я молчал, глядя на него сурово, с замкнутым видом.
Человек он был, очевидно, вежливый, понимавший, что в благодарность за рассказанное — автор имеет право на некоторое поощрение.
Поэтому он принялся смеяться:
— Ха-ха-ха! Уморил! Ей-Богу, уморил. Папа, говорит, в трактире пену пьет, сердится… А мать-то, мать-то! В каких дурах… О-ох-хо-хо! Ну, еще что-нибудь расскажите.
«Э, милый, — подумал я. — Тебя такой вещью не проберешь. Тебе нужно что-нибудь потолще».
— Ну, я вас прошу, расскажите еще что-нибудь. — Ладно. В один ресторан пришел посетитель. Оставив в передней свой зонтик и боясь, чтобы его кто-нибудь не украл, он прикрепил к ручке зонтика такую записку: «Владелец этого зонтика поднимает одной рукой семь пудов… Попробуйте-ка украсть зонтик!». Пообедав, владелец зонтика вышел в переднюю и — что же он видит!
Зонтик исчез, а на том мест, где он стоял, приколота записка: «Я пробегаю в час пятнадцать верст — попробуйте-ка догнать»!
Любитель «смешных штучек» поощрительно взглянул на меня и сказал:
— Ну, и что же? Догнал он похитителя или нет?
Я вздохнуть и начал терпеливо:
— Нет, он его не догнал. Да тут и не важно дальнейшее. Вся соль анекдота заключается именно в курьезном совпадении этих двух записок. Автор первой, видите ли, думал, что он непобедим, рассчитывая на свои здоровые руки, и никак он не рассчитывал, что здоровые ноги гораздо важнее.
— Важнее?
— Да.
— Сколько он там написал, что пробежит в час?
— Пятнадцать верст.
— Это много считается?
— Порядочно.
— А ведь поймай этот первый-то владелец зонтика — похитителя в то время, как тот писал записку, он бы ему задал перцу, а? Тут и ноги не помогут, а?
— Не знаю.
— Это, наверное, было давно, я думаю? В прежнее время? Теперь-то ведь в передник ресторанов всюду швейцары, которые и отвечают за пропажу вещей.
— Да.
— Теперь всё как-то сделалось культурнее. Положим, раньше-то и воровства было меньше. А?
— Да.
Мы помолчали.
— Вопрос еще, догнал ли бы он похитителя, если бы даже и умел бегать быстрее его. Потому что раньше нужно узнать, в какую сторону он побежал, да не свернуть ли с дороги, а то мог просто припрятать зонтик, да и отпереться от всего: «Знать не знаю, ведать не ведаю — никакого зонтика не воровал и никакой записки не писал».
— Да.
По моим сухим, сердитым репликам любитель анекдотов почуял, что я им не совсем доволен, и, решив, по своему обыкновению, щедро вознаградить меня смехом, — неожиданно захохотал.
