Ярослав Мудрый
Авторы: Алексей Юрьевич Карпов
Жанр: Биографии и мемуары
Цикл: Жизнь замечательных людей №808
Формат: Полный
Всего в книге 257 страниц. Год издания книги - 2001.
Время правления великого князя Ярослава Владимировича (1019-1054) справедливо называют "золотым веком" Киевской Руси. Едва ли не единственному из правителей России ему посчастливилось войти в историю с прозвищем "Мудрый" - пожалуй, наиболее лестным и наиболее почетным для любого государственного мужа. Между тем биография Ярослава Мудрого до сих пор не написана. Предагаемая вниманию читателей книга - первое полноценное жизнеописание этого замечательного человека, основанное на скрупулезном изучении всех сохранившихся источников. В значительной степени она является продолжением книги "Владимир Святой", вышедшей в серии "Жизнь замечательных людей" в 1997 году.
Читать онлайн Ярослав Мудрый
УДК [947+957] "10"(092) ББК 63.3(2)41 К26
ISBN 5-235-02435-4
© Карпов А. Ю., 2001 © Издательство АО «Молодая гвардия» художественное оформление, 2001
Безвестный киевский книжник, один из творцов русской летописи, трудившийся без малого тысячу лет назад, нашел удивительно точные слова для того, чтобы определить историческую миссию князя Ярослава Владимировича, героя этой книги. «Так бывает, - писал он, обращаясь к жанру притчи, излюбленному в древней Руси, - некто землю разорит (то есть распашет. - А. К), другой же насеет, иные же пожинают и вкушают пищу неоскудевающую; так же и сей. Ибо отец его, Владимир, землю взора (распахал - А. К) и умягчил, рекше Крещением просветив; сей же насеял книжными словесами сердца верны людей; а мы пожинаем, учение приемлющее книжное»1.
Автор этих слов принадлежал к поколению сыновей и внуков князя Ярослава - но слова его в полной мере могут быть отнесены и к нам. Ибо если собственно Крещение Руси, то есть исторический выбор, на тысячелетие определивший судьбы станы и народа, явился великой заслугой отца Ярослава князя Владимира, то на долю Ярослава и книжников его поры выпали осмысление и уяснение этого исторического выбора, выбрал тех нравственных и политических основ жизни общества, которые впоследствии и получили название Русского Православия и которые в значительной степени определяют наш жизнь и по сей день. И в этом смысле жизнеописание князя Ярослава является прямым продолжением жизнеописания его отца, князя Владимира Святославича (Владимира Святого), которое вышло в свет в серии «Жизнь замечательны людей» несколькими годами раньше2.
Но личность князя Ярослава Владимировича, несомненно, заслушивает внимания и сама по себе. Имя его знакомо нам еще со школьной скамьи, а время его правления (1019-1054) справедливо отмечено в учебниках как «золотой век» Киевской Руси. Едва ли не единственному из правителей России князю Ярославу посчастливилось войти в историю с прозвищем «Мудрый» - пожалуй, наиболее лестным и наиболее почетным для любого государственного мужа. Правда, в летописи или в других памятниках древнерусской общественной мысли мы не найдем или почти не найдем этого прозвища: книжники средневековой Руси именовали Ярослава «Великим» (так, например, в «Слове о погибели земли Русской») или «Старым» (так в «Слове о полк Игореве»), - но ведь и эти прозвища показывают отношение потомков к князю. В сознании русских людей Ярослав навсегда остался идеальным правителем, одним из устроителей и радетелей Русской земли, впоследствии - вопреки ясно выраженной воле самого Ярослава - распавшейся на отдельные враждующие друг с другом княжества.
Впрочем, само слово «мудрый» имело в древней Руси несколько иное значение, чем сейчас. «Сий же премудрый князь Ярослав…» - писал о нем киевский летописец XII или начала XIII века, один из редакторов Ипатьевской летописи3, и слова эти имели в виду не одну только оценку выдающихся умственных способностей князя, но и его благочестие, богобоязненность, стремление к божественному устроению всей жизни. Ибо «страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла - разум» (Иов. 28: 28). А потому мудрость и благочестие в принципе не различались, соединяясь в понятии «богомудрости» - высшем проявлении человеческой мудрости. И этим качеством древнерусские книжники в полной мере наделяли киевского князя.
«Был муж тот праведен и тих, ходя в заповедях Божиих…» - вот еще одна характеристика Ярослава, принадлежащая диакону Нестору, одному из самых знаменитых писателей древней Руси, автору «Чтения о святых мучениках Борисе и Глебе» (конец XI- начало XII века). Зная историю утверждения Ярослава на киевском престоле - а он принял власть над Русью в результате длительной и кровопролитной борьбы, - трудно согласиться с такой оценкой. Но это оценка идеального князя, которому по определению должны быть присущи перечисляемые Нестором качества. Именно таким идеальны князем представлялся Ярослав и Нестору, и книжникам более поздней поры. «И [хотя] был хромоног, - вспоминал о физическом недуге князя Ярослава автор Софийской Первой летописи, - но умом совершен, и храбр на рати, и христиан любил, [и] сам книги читал»4. Или, как в пространном и излишне велеречивом варианте той же похвалы в знаменитой Степенной книге царского родословия (XVI век): «Аще же и хроманог бяше, но благоразумным велемудрием преудобрен, во бранех же храбр и мужествен бе, наипаче же Божий страх имея; от благого же произволения и отеческим богомудрственным стопам правоверно последуя и все православные догматы по Бозе трудолюбно утверждая и все христианские законы непревратно исправляя и прочие благочестивые уставы не умаляя, ни превращая, но паче сугубо наполняя… на святость и на украшение Богом дарованной им державы»5.
Но это лишь один из возможных портретов князя. Источники знают и другого Ярослава - более приземленного и далеко не всегда оказывающегося на высоте своего положения. Летописцы, писавшие при жизни князя или спустя немного времени после его кончины, отмечали не только его успехи и свершения, но и его явные промахи и неудачи, приводили красноречивые примеры не только его рассудительности и благочестия, но и его чрезмерной жестокости и неблагодарности, злопамятности, малодушия или даже трусости, которые князь проявлял в самые ответственные минуты жизни. Историков новейшего времени это обстоятельство нередко ставило в тупик. Привыкшие к тому, что придворный историограф должен лишь восхвалять и прославлять своего князя, и забывающие о том, что летописец далеко не всегда ощущал себя
