I
Морозным зимним утром Люсиль Эрол вошла в доусонский магазин А. С. Company и подозвала Смока Беллью к прилавку с галантерейными товарами. Приказчик в это время открыл дверь, ведущую на склад, и, несмотря на то что большая печка была раскалена докрасна, Люсиль поспешно надела снятые было рукавицы.
Смок тотчас же повиновался ее зову. Во всем Доусоне не было мужчины, которому не польстило бы внимание Люсиль Эрол, эстрадной певицы в маленькой труппе, дававшей иногда вечерние представления в оперном театра «Палас».
— Умереть можно со скуки, — пожаловалась она кокетливо-капризным тоном, как только они обменялись рукопожатием. — Целую неделю нечего делать. Маскарад, который собирался устроить Скиф Митчел, отложен. Ни крупицы золотого песка в обращении. Фойе в театре пусты. Из Штатов уже две недели нет почты. Все забрались в свои берлоги и завалились спать. Надо что-нибудь предпринять. Необходимо оживить город, встряхнуть его, и мы с вами можем это сделать. Если кто-нибудь вообще может расшевелить наших горожан, так это только мы с вами. Знаете, я порвала с Уайльдом Уотером.
Два видения почти одновременно возникли перед внутренним взором Смока. Одним из них была Джой Гастелл; другим — он сам, распростертый на пустынной снежной дороге, под холодной полярной луной, чисто и со знанием дела подстреленный вышеозначенным Уайльдом Уотером. Явное нежелание Смока заняться встряской Доусона в компании с Люсиль Эрол не укрылось от внимания певицы.
— Пожалуйста! Мне безразлично, что вы об этом думаете! — сказала она и надула губки. — Если я вешаюсь вам на шею, то вам бы следовало выказать больше внимания ко мне.
— У некоторых от неожиданной радости бывал разрыв сердца, — пробормотал Смок, неумело изображая восторг.
— Лгунишка, — грациозно отпарировала она. — Вы больше всего на свете боитесь этого. Так вот, мистер Смок Беллью, я не намерена влюбляться в вас, а если вы вздумаете влюбиться в меня, то вам придется иметь дело с Уайльдом Уотером. Вы ведь знаете его. Кроме того, я… я, в сущности, вовсе и не порывала с ним.
— Продолжайте ваши шарады. Может быть, я и догадаюсь, что вы задумали.
— Тут нечего догадываться, Смок. Я прямо скажу вам, в чем дело. Уайльд Уотер думает, что я порвала с ним, понимаете?
— Так что же — порвали вы с ним или нет?
— Да нет же, конечно! Но пусть это останется между нами. Он думает, что я порвала с ним, — я подняла такой шум, словно в самом деле бросаю его навсегда. Впрочем, он только этого и заслуживает.
— А при чем тут я? — осведомился Смок.
— То есть как при чем? Вы загребаете кучу денег, мы поднимем Уайльда Уотера на смех, мы встряхнем Доусон, а самое главное, самое существенное — Уайльд Уотер станет чуточку потише. Ему это необходимо. Он… как бы это сказать… он слишком буйный. А все потому, что он огромный детина, и у него столько участков, что он им счет потерял.
— И потому, что он помолвлен с очаровательнейшей женщиной на всей Аляске, — вставил Смок.
— Да, и поэтому тоже. Но ведь это еще не причина беситься. Вчера его снова прорвало. Усеял пол бара M & M золотым песком. Не меньше чем на тысячу долларов. Взял, развязал мешок и начал швырять золото под ноги танцорам. Вы, конечно, уже слышали?
— Да, сегодня утром. Хотел бы я быть уборщиком в этом учреждении. И все-таки я ничего не понимаю. При чем тут я?
— Послушайте, он чересчур необуздан. Я расторгла нашу помолвку, и теперь он ходит и шумит, словно у него и вправду разбито сердце. Вот тут и завязка истории. Я люблю яйца.
— Их больше нет? — в отчаянии воскликнул Смок. — А мне-то что делать?
— Подождите.
— Но что связывает яйца и вашу помолвку? — спросил он.
— Все, если вы только будете слушать.
— Слушаю, слушаю, — пропел Смок.
— Так слушайте же, ради бога! Я люблю яйца. В Доусоне их весьма ограниченное количество.
— Верно. Это я тоже знаю. Больше всего их в ресторане Славовича. Порция ветчины и одно яйцо — три доллара. Порция ветчины и два яйца — пять долларов. Иначе говоря — два доллара яйцо, в розницу. Только фаты, Эрол и Уайльд Уотер могут позволить себе такую роскошь.
— Он тоже любит яйца, — продолжала она. — Но не в этом дело. Я люблю их. Я завтракаю ежедневно в одиннадцать утра у Славовича. И постоянно съедаю два яйца. — Она выразительно помолчала. — Предположите, только предположите, что кто-нибудь скупит все яйца.
Она замолчала. Смок посмотрел на нее восхищенным взглядом и в глубине души одобрил выбор Уайльда Уотера.
— Вы не слушаете, — сказала она.
— Продолжайте, — ответил он. — Я сдаюсь. Так что же будет?
— Вот глупый! Вы ведь знаете Уайльда Уотера. Как только он увидит, что я тоскую по яйцам — а я читаю в его душе, как в открытой книге, и умею делать тоскующий вид, — что он, по-вашему, сделает?
— Говорите, говорите!
— Он, разумеется, побежит к тому, кто скупил яйца. Он купит у него всю партию, сколько бы она ни стоила. Картина: я прихожу в одиннадцать часов к Славовичу. За соседним столом сидит Уайльд Уотер. Он будет ходить туда, как на службу. «Два яйца всмятку», — говорю я официанту. «К сожалению, мисс Эрол, яиц больше нет», — отвечает лакей. Тогда начинает говорить Уайльд Уотер медвежьим своим голосищем: «Официант, шесть яиц всмятку». И официант отвечает: «Слушаюсь, сэр», — и несет яйца. Картина: Уайльд Уотер искоса поглядывает на меня, а я становлюсь похожей на негодующую ледяную сосульку и начинаю требовать объяснения. «К сожалению, мисс Эрол, это — яйца мистера Уайльда Уотера, — говорит официант. — Его собственность, мисс». Картина: Уайльд Уотер торжествует и старается изо всех сил сделать невинное лицо, съедая свои шесть яиц.
