Я вернусь на рассвете
Авторы: Владимир Ибрагимович Царукаев
Жанры: О войне, Детская проза
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 24 страницы. Год издания книги - 1967.
Книгу осетинского писателя Владимира Царукаева отличает искренняя любовь к детям, умение проникнуть в духовный мир маленьких героев.
Первая повесть — «Я вернусь на рассвете», — давшая название книге, посвящена суровым дням Великой Отечественной войны. В центре повести — храбрый осетинский мальчуган Шауха́л, помогающий партизанам.
Повесть «Каменный топор» знакомит юного читателя с его современниками — школьниками из Северной Осетии. Автор рассказывает о том, как сирота Ахбо́л, сын погибшего в бою с гитлеровцами героя, выдерживает нелегкую борьбу за «справедливость» с коварным и злым Гала́у и побеждает в ней.
Читать онлайн Я вернусь на рассвете
Я вернусь на рассвете
1
Жаркий, солнечный день.
Шауха́л с соседскими ребятишками играет на берегу реки. Игра у них очень забавная: Шаухал зажимает в кулаке палочки — несколько маленьких и одну побольше. Тот, кто вытянет большую, должен нырять, чтобы достать со дна камень. Если большая палочка окажется последней, нырять придётся самому Шаухалу.
«А я дольше тебя под водой продержусь!» — хвалится Габула́.
Шаухал знает, что Габула хороший пловец и долго может пробыть под водой. С ним трудно тягаться. И всё же принимает вызов Габулы.
Вот они уже заплыли на глубокое место. Раз, два, три!.. Нырнули!
Шаухал погружается всё глубже и глубже. Вода здесь холоднее, чем на поверхности реки. Холодно и неприятно. Но нужно терпеть…
Наконец — дно. Шаухал отталкивается и ловко всплывает на поверхность.
Что это случилось? Ребята, схватив одежду, мчатся прочь от реки.
«Эй, Габула! — кричит Шаухал. — Я дольше тебя пробыл в воде! Куда ты убегаешь?»
Никто даже не оглянулся. Шаухал вздрогнул: перед ним стоял отец; его и испугались ребята.
Но отец совсем не сердитый. Он стоит и улыбается. И смотрит чуть насмешливо, но ласково. Шаухал даже не помнит, когда отец смотрел на него такими глазами.
«Идём домой, — говорит негромко отец, — мать ждёт».
И они идут.
Идут какой-то неведомой дорогой. Вокруг незнакомые места. Лес. Поляна, разукрашенная белыми цветами…
Рванул ветер, сорвал с головы отца войлочную шляпу. Отец бросился за ней, но напрасно: шляпу подняло вверх.
«Сейчас я её достану!» — кричит Шаухал и, превратившись в птицу, взмывает в небо. Отец теперь кажется маленьким. Он стоит неподвижно и, подняв голову, смотрит на кружащегося в воздухе сына.
И вдруг в мгновение всё исчезло. Нет отца. Нет цветущей поляны.
…Шаухал открыл глаза и почувствовал, что дрожит от холода. Одеяло сползло, а в комнате сквозняк.
Жаль, что такой хороший сон внезапно прервался.
Шаухал набросил на себя одеяло и снова закрыл глаза, надеясь опять увидеть отца. Но, увы, сон не возвращался. В голове вновь всё та же мысль: «Нет у меня отца. Отец убит. И никогда его не будет рядом со мной».
Там у матери, у Дзыцца́, под подушкой в ворохе отцовских писем хранится извещение о его смерти.
Дзыцца лежит неподвижно. Сердце Шаухала кольнула тревожная мысль: «Вдруг она умерла?» Он вскочил и босиком подбежал к постели матери, наклонился, прислушался — дышит или нет?
Мать дышала. Но дышала еле слышно. И казалось, что вот-вот она вздохнёт последний раз и навеки замолкнет. Болезнь совсем иссушила её, лицо бледное, глаза ввалились…
Мать прошептала:
— Ты что не спишь, сынок? Проснулся?
Шаухалу стало жалко мать. Хотелось сказать ей что-то хорошее, утешить и хоть на минуту облегчить её страдания.
На глаза матери навернулись слёзы: видно, поняла, о чём думает сын.
Между тем в комнатушке становилось всё светлее, а в окне чётко обозначились оголённые ветви яблони. Доносились голоса немцев.
Значит, начался день. В этот день, как и в любой другой, будут, наверно, огорчения и радости. Правда, теперь радостей ожидать трудно. Сейчас страшное время. Рядом, в селении, — ненавистные враги, фашисты. Они веселы. Им доставляет удовольствие топтать чужую землю, жить в чужих домах, есть чужой хлеб и мучить людей.
Шаухал оделся, взял с печи небольшой пучок соломы, настелил её в арчиты[1]. Носки давно уже порвались. Чтобы не вылезали пальцы, пришлось подвернуть носки под ступню.
Рваная телогрейка, широченные брюки, старая шапка… Надев этот наряд, Шаухал стал выглядеть старше.
— Иди, моё солнце… Только будь осторожен. Обходи стороной солдат, слышишь? — наказывала мать.
Шаухал должен был пробраться к тёте Рацца́, сестре матери. Об этом договорились ещё с вечера.
— Старайся, чтобы тебя никто не заметил…
— Хорошо, мама. Я быстро-быстро сбегаю.
В глазах матери нарастала тревога.
— Скажи тёте, сынок, что мне стало хуже. Пусть как-нибудь постарается и придёт.
Шаухал положил на табуретку возле кровати матери ломоть чурека:
— Поешь, мама… И не беспокойся за меня.
Мать ничего не ответила. Шаухал знал, что этот чурек так и останется нетронутым до его прихода.
«Скорее нужно привести тётю Рацца!» — подумал он.
На мощёной улице селения — суматоха. Улица загромождена чёрными и зелёными машинами. Рыча, проползают танки, оставляя шрамы на и без того разрыхлённой дороге.
До войны на этой улице редко можно было увидеть больше двух автомашин. Улица была тихой…
Около домов толпятся немцы — офицеры в высоких фуражках и солдаты в длинных шинелях. Проходить мимо фашистов опасно.
Шаухал перелез через плетень и пошёл огородами, а потом вдоль берега реки.
Он и до войны ходил этим путём, потому что здесь не было злых собак. Кроме того, это дорога к тёте или на мельницу, куда носили зерно. А теперь зерна-то и нет. Так что, если бы и не сожгли мельницу, мельник всё равно бы слонялся без работы.
По берегу Урсдо́на Шаухал добрался до середины села. Оглянулся. За рекой лентами протянулись окопы. Из них виднелись каски немецких солдат. Пулемёты направлены в сторону леса. Шаухал знает, что там, в лесу, — наши. Уже несколько раз они делали ночные вылазки, нападали на село. Кругом поднималась страшная трескотня. Приходилось с матерью прятаться в подвале. А по утрам немцы с мрачным видом подбирали трупы убитых.
