Известный французский писатель-романист Жан Эшноз родился в 1947 г. в городе Оранже. Его перу принадлежат девять книг, горячо одобренные французской критикой. Роман «Чероки» был удостоен в 1983 г. престижной литературной Премии Медичи.
Жанр большинства произведений Эшноза можно определить как «мягкий» детектив или иронический ремейк детективов «черной серии». Интрига его романов (впрочем, всегда острая и захватывающая) подчинена именно этой цели: язык повествования — то нарочито простоватый, то чрезмерно напыщенный, то якобы задушевный — все время скрыто и ненавязчиво пародирует шаблонную стилистику детективной литературы, которую Эшноз прекрасно знает и умело использует, создавая свои, на самом деле, очень умные книги. Так, в романе «Знаменитые блондинки» он описывает режиссера-телевизионщика, что разыскивает для своей передачи с одноименным названием бывшую кинозвезду, отсидевшую много лет в тюрьме за убийство и продолжающую убивать людей, которые беззастенчиво пытаются проникнуть в ее личную жизнь. Она бежит из Франции, но он гонится за ней по всему свету. В другом, очень маленьком романе «Один год» (1997 г.) юная девушка по имени Виктория скрывается из Парижа и странствует по Франции после того, как однажды утром нашла своего возлюбленного бездыханным в постели; Эшноз мастерски описывает все драматические перипетии ее бегства, приводящего к неожиданной развязке. (Кстати, пусть читатель вспомнит об этом, читая 9-ю и, особенно, 28-ю главы «Я ухожу»: в книге «Один год» фигурируют те же герои, ее сюжет — часть сюжета следующего романа, который, вполне вероятно, и вырос из этой небольшой, написанной двумя годами раньше, вещи). Да и самый первый роман Эшноза — «Гринвичский меридиан» — являет собой блестящую пародию на современные триллеры. Все книги Жана Эшноза отличаются скрытой и незлой иронией, мягким юмором и занимательностью, которых можно было бы пожелать многим «крутым» детективам. В заключение хотелось бы процитировать отрывок из статьи литературного критика Даниэля Рондо («Экспресс») о последнем, девятом романе Эшноза, который вам предстоит сейчас прочесть: «Это фрагмент современной жизни, преображенный в странную, загадочную историю одним из лучших романистов его поколения».
«Я ухожу, — сказал Феррер, — я расстаюсь с тобой. Я оставляю тебе все — кроме себя самого!» И поскольку глаза Сюзанны, опущенные долу, бессмысленно уперлись в розетку над плинтусом, Феррер оставил ключи на столике в прихожей. Потом он застегнул пальто и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.
Выйдя со двора и даже не взглянув на сюзаннину машину, чьи запотевшие стекла слепыми бельмами пялились на уличные фонари, Феррер направился к станции метро «Корантен-Сельтон», расположенной в шестистах метрах отсюда. В это первое январское воскресенье, около девяти часов вечера, поезд был, прямо скажем, пустоват — всего какая-нибудь дюжина одиноких мужчин, каким стал и сам Феррер двадцать пять минут назад. В обычное время он порадовался бы тому факту, что может сидеть совершенно один в загончике с двумя парами сидений, словно пассажир в отдельном купе, — именно так он любил ездить в метро. Однако нынче вечером он даже не думал о своем везении, возвращаясь озабоченной (правда, куда менее озабоченной, чем ожидал) мыслью к сцене, которая только что разыгралась между ним и Сюзанной, женщиной с трудным характером. Он заранее готовился к ее бурной реакции, яростным крикам, угрозам и тяжким оскорблениям и теперь чувствовал себя утешенным, хотя и от самой этой утешенности было как-то не по себе.
Бросив рядом с собой чемоданчик, где находились главным образом туалетные принадлежности и пара сменного белья, он воззрился на стенки вагона, машинально расшифровывая рекламные плакаты, восславлявшие половые покрытия, двуспальные кровати и прочее движимое и недвижимое. Затем, между «Вожираром» и «Волонтерами», Феррер открыл чемоданчик, извлек оттуда каталог аукциона произведений традиционного персидского искусства и листал его вплоть до станции «Мадлен», где и сошел.
В окрестностях церкви Мадлен электрические гирлянды сходились к уже потухшим звездам над улицами, еще более пустынными, чем станции метро. Разукрашенные витрины роскошных магазинов напоминали прохожим — впрочем, отсутствующим, — что у них есть шанс дожить до невинных утех следующего Рождества. Один-одинешенек в своем пальто, Феррер обогнул церковь, держась правой стороны, ближе к четным номерам улицы Аркад.
Чтобы отыскать дверной код нужного дома, его рукам пришлось пролагать себе дорогу под верхней одеждой: левой — к внутреннему карману пиджака, правой — к очкам во внешнем нагрудном кармане. Затем, управившись с входной дверью и презрев лифт, он решительно устремился вверх по черной лестнице. Наконец он добрался до седьмого этажа, запыхавшись даже меньше, чем ожидал, и остановился перед облезлой багрово-красной дверью, чьи створки явно претерпели не менее двух попыток взлома. На этой двери не значилось никакой фамилии, одна только прикнопленная фотография с закрученными уголками, на которой было запечатлено безжизненное тело Мануэля Монтолью (экс-матадора, переквалифицировавшегося в пеона) после того, как животное по имени Кубатисто вскрыло ему рогом грудную клетку, точно консервную банку, а случилось это 1 мая 1992 года. Феррер тихо стукнул два раза по этому снимку.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
