Мы с Виктором Королевым первыми подошли к эскадрильному «командному пункту».
— Черт, холодище какой!
Хотя была только середина октября, перед рассветом сильно похолодало, и летчики в легоньких хлопчатобумажных комбинезонах чувствовали себя довольно неуютно.
— Замерз? Терпи, казак, атаманом будешь!
— Костер бы разжечь, что ли, — предложил я. На этом месте — метрах в двадцати пяти сзади стоянки самолетов — мы обычно разводили костер из сухих стеблей кукурузы и подсолнуха и, коротая время, грелись у огня, курили, сидя на банках из-под бензина и технического масла, обменивались новостями, обсуждали события в полку и на фронте, расспрашивали у побывавших в сражениях о боях, о повадках фашистских истребителей, а то и просто «травили баланду». На большом листе жести жарили подсолнух, неубранные плантации которого были рядом. Сюда же подходили покурить и поболтать все свободные от работы техники и механики. В общем, народ толпился, как на КП полка. Так и привилось этому месту название «КП». Только здесь в отличие от настоящего командного пункта серьезные разговоры часто сменялись взрывами хохота над очередной побасенкой, которых не слышно было на КП полка. Там народ стеснялся присутствия командира полка, замполита, начальника штаба и особенно начальника особого отдела (его с началом войны стали называть не особый отдел, а отдел «Смерш» — смерть шпионам). Тут уж лишнего слова не скажешь! — приучены были еще до войны!
— Ну, с костром-то подождем малость. А то «Юнкерс» припрется… Под Прохоровкой частенько в это время наведывались, — вспомнил Королев бои на Курской дуге.
— Так и станут они по какому-то костру бомбить!
— А почему нет? Они же знают, что здесь новый аэродром. Разведчики-то днем прилетали.
Напоминание о возможности бомбежки заставило меня вспомнить о первом вылете на фронте.
— Слушай, Виктор, вот тогда, перед перелетом, мы облетывали район. Думали, встретим фашистов, а никого и не видели. Может, их вообще здесь нет?
После прилета на Степной фронт (позже, с 20 октября 1943 года, он стал называться 2-м Украинским) наш истребительный авиационный корпус влился в состав 5-й воздушной армии. Мы, молодые летчики, с нетерпением ожидали начала боевых действий, вылетов.
Наметился было один вылет для штурмовки фашистских танков, пытающихся ликвидировать наши плацдармы на правом берегу Днепра. Для этого вылета были отработаны имеющие боевой опыт летчики. На их самолетах даже сменили боекомплект 37-мм пушек — убрали фугасные и осколочные снаряды, но вылет не состоялся. Очевидно, вовремя подоспели подразделения штурмовой авиации на «Ил-2».
И вот как-то после обеда командир полка, построив летный состав, объявил, что получено разрешение облетать для ознакомления район боевых действий. Ведущим он назначил своего заместителя, штурмана полка Овчинникова. В это время полк был уже вооружен американскими истребителями «Белл Аэрокобра» с отличной радиостанцией, так что все три эскадрильи (полки к этому времени стали трехэскадрильного состава) и все 30 летчиков на 30 истребителях отлично слышали друг друга.
Еще перед взлетом Овчинников построил летчиков. Объявил порядок взлета и сбора, взаимодействие в бою — ведь летели к линии фронта, и никто не гарантировал от встречи с вражескими самолетами.
— Учти, Женька, мы идем на правом фланге. Значит, самые крайние со стороны немцев. Смотреть в оба нужно, — говорил тогда своему ведомому Королев.
— Ладно, видимость сейчас хорошая… Миллион на миллион.
— Хорошая-то хорошая, только она и для немцев хорошая, им увидеть нашу армаду из 30 самолетов гораздо легче, чем какую-то пару «охотников» или даже одиночного «Мессера». Голова на триста шестьдесят должна вращаться. А то и не заметишь, как «худой» («худой», «шмит», «Мессер», «Мессершмитт» — истребитель «Ме-109») пристроится… Атакует с высоты на большой скорости, рубанет и уйдет на скорости на свою территорию. И наше численное превосходство ничем тут не поможет. У него и скорость, и момент атаки, и выбор цели. А мы сможем что-нибудь предпринять, только если загодя, задолго обнаружим противника.
Опасения Виктора оказались напрасными. Никто к нам не пристраивался. Мы и не видели фашистских самолетов.
Сразу после взлета Овчинников собрал все три эскадрильи в полный парадный строй. Самолеты шли крыло к крылу. Маршрут проложили треугольником — к линии фронта, то есть к Днепру, затем на восток вдоль Днепра, и снова разворот на свой аэродром Карловка. Пока шли по прямой — все было в порядке. Все летчики держались своего места, как привязанные. Овчинников даже сумел показать нам ровное поле, протянувшееся вдоль железной дороги возле большого населенного пункта Козельщина, и сообщил, что здесь будет наш следующий аэродром. А впереди уже давно виднелась широкая полоса Днепра. Настала пора делать левый разворот.
И сразу же выяснилось, что парадный строй хорош только для прохождения над Тушино или над Красной площадью, когда большие группы в парадном строю если и делают развороты (довороты), то только на 2—3 градуса, при этом строй не нарушается. Сейчас же клину из трех десятков истребителей предстояло развернуться влево, более чем на 90 градусов. У правых ведомых сразу же не стало хватать мощности моторов, чтобы сохранять свое место в строю, поэтому правый фланг строя стал оттягиваться назад. Оторвались и несколько одиночных самолетов — это те, у которых моторы оказались послабее. Для их охраны пришлось выделить три пары летчиков, имеющих боевой опыт.
