В газетах появились огромные объявления. Иллюстрированный, еженедельник «Окно в будущее» сообщал читателям сенсационную новинку: в бумагах, оставшихся после Льва Толстого, найдена рукописная, совершенно отделанная глава из «Анны Карениной»; глава только по ряду совершенно случайных причин не была включена Толстым в роман. Сообщалось, что глава эта, доселе нигде еще не напечатанная, целиком появится в ближайшем номере журнала «Окно в будущее».
И правда, появилась целая глава. Яркая, сильная, являвшая поистине вершину толстовского творчества. Описывался сенокос.
«Бабы, с граблями на плечах, блестя яркими цветами и треща звонкими, веселыми голосами, шли позади возов. Один грубый, дикий бабий голос затянул песню и допел ее до повторения, и дружно, враз, подхватили опять сначала ту же песню полсотни разных, грубых и тонких, здоровых голосов. Бабы с песнью приближались к Левину, и ему казалось, что туча с громом веселья надвигается на него. Туча надвинулась, захватила его, и копны, и воза, и весь луг с дальним полем – все заходило и заколыхалось под размеры этой дикой развеселой песни с вскриками, присвистами и еканьями».
Чувствовался и запах свежего сена, и напоенный солнцем воздух, и бодрая радость здорового труда. Невольно хотелось вздохнуть поглубже, весело улыбаться.
Успех был огромный. Весь полумиллионный тираж номера разошелся целиком; припечатали еще двести тысяч, и те разошлись целиком.
Номер стоил двадцать копеек, – за двадцать копеек читатель получил высочайшее наслаждение, за которое не жалко было бы заплатить даже рубль.
Все были очень довольны.
И вдруг… вдруг в газетах появились негодующие письма знатоков литературы.
Знатоки сообщили, что якобы до сих пор не опубликованная глава эта неизменно печатается во всех изданиях «Анны Карениной», начиная с первого появления романа в журнале «Русский вестник», и в любом из изданий читатель может прочесть эту главу.
Негодование и возмущение было всеобщее. Да не может быть! Дойти до такого надувательства!
Но справились: верно. Слово в слово. Стоило платить двадцать копеек!
И тогда всем показалось, что они никакого удовольствия от прочитанного не испытали и только даром затратили двугривенный.
Шел съезд коневодов.
На трибуну поднялся щуплый паренек невысокого роста, с густыми, всклокоченными волосами, с озорными глазами, и заговорил пронзительным голосом:
– Вот уж несколько дней вы болтаете о различных породах лошадей…
Председатель строго прервал:
– Здесь не болтают. Здесь серьезно дискутируют.
– Я извиняюсь. Вот уж несколько дней вы «серьезно дискутируете» о различных породах лошадей – о свиноподобных першеронах, об английских скаковых стрекозах, тряхнули даже заплесневелою старушкой – арабской лошадью. Все это – никчемная болтовня… Извиняюсь: никчемная «серьезная дискуссия». Вы не придете ни к чему путному, пока не впустите себе в мозги простой и совершенно очевидной истины: единственная порода, которая способна вполне удовлетворить всем требованиям, предъявляемым к лошади нашею современностью, это – зеленая лошадь.
– Какая?
– Зеленая.
– Зеленая?!
– Изумрудно-зеленая лошадь.
– Ха-ха-ха!
– Да! Зеленая лошадь с апельсинно-оранжевым хвостом.
Председатель еще строже сказал:
– Здесь обсуждаются серьезные вопросы, и шутки ваши совершенно неуместны.
– Я не шучу. Я именно самым серьезным образом…
Шум, гам, смех не дали ему докончить.
– Довольно!
– Долой!
Оратор несколько раз пытался продолжать, но ему не дали. Он презрительно оглядел шумевших и гордо сошел с трибуны.
В следующее заседание он опять появился на трибуне – такой же гордый и боевой.
– Пока вы серьезно не поставите вопроса о зеленой лошади…
– Да вы видали когда-нибудь зеленую лошадь?
– Нет, не видал.
– О чем же тут говорить?
– Когда Гальвани и Вольта исследовали такое как будто пустяковое, только курьезное явление природы, как электричество, видали ли они телеграф, телефон, электрическое освещение?
Это было так глупо, что оставалось только развести руками. Седовласый член, знаменитый коневод, с тонкой иронической усмешечкой неопровержимо доказал в своей речи, – во-первых: что нет никаких оснований ждать, чтобы мы могли каким-нибудь путем вывести породу зеленых лошадей, так как не существует никаких животных с зеленою шерстью; во-вторых: совершенно непонятно, почему лошадь, раз у нее будет зеленая шерсть, окажется в каком бы то ни было отношении выше лошадей существующих пород.
Все смеялись и говорили:
– Правильно!
Молодой человек ринулся на кафедру.
– Не существует животных с зеленою шерстью! А скажите вы, ученая древность, – разве оперение птиц генетически не то же самое, что волосяной покров животных? В запыленные свои очки вы смотрите только на лошадей. Вы не способны поглядеть вокруг глубже. Тогда бы вы увидели, – ну, например, хоть зеленого попугая. Не ученого попугая людской породы – это попугаи цвета самого неопределенного! – а настоящего ярко-изумрудного новогвинейского попугая-самца!
В следующее заседание он опять стоял на кафедре и опять говорил о зеленой лошади. Сумасшедший? Нет, глаза смотрели твердо и сознательно. Хохот катался по зале. Скрестив руки на груди, оратор стойко переждал шум и продолжал:
