Второе пришествие

Поднося стакан к губам, Йозеф сильно запрокинул голову, потерял равновесие и упал с чурбака. Но обычного злорадного смеха не последовало. Впрочем, кое-кто все же поморщился: "Опять этот Йозеф!"

Все уставились на следующего. Пили по очереди. Последним был Старик. Вдруг Томас натянуто рассмеялся:

— Тьфу, черт! Совсем забыли о наших трупах, надо было о них позаботиться.

Никто не отреагировал. Только Йозеф как-то странно, глуповато улыбнулся.

— Пустяки! — пробормотал Старик, и все повернулись к нему. — Первобытные островитяне тоже не церемонились с покойниками, оставляли их где попало… — Он выпрямился и сказал почти весело: — Выпьем-ка еще. Упьемся, как говорится, вусмерть.

Все заулыбались, потянулись к Михаэлю, а тот, звякая горлышком бутылки о бокалы, лил щедро, до краев.

Пили с удовольствием, но продолжали молчать. Чувствовалось напряженное ожидание, хотя ждать было особенно нечего. Как объяснил Старик, перед глазами опустится черный занавес.

Старик поглядел сквозь бокал на огонь, вино заискрилось. Он был доволен и даже счастлив. Пришли все до единого. Никто ни с кем не ссорился, его терпеливо выслушали и ответили, что согласны. Даже Йозеф. "Вот в чем все-таки преимущество, — подумал Старик. — Не нужно много слов, чтобы понять друг друга. Каждый чувствует то же, что и другой, разделяет его помыслы, потому что они ничем не отличаются от собственных".

Все получилось, как он задумал. Никто не захотел отрываться от остальных. А теперь уже и не мог. Еще четверть часа и…

"Поразительное единодушие! — Старик улыбнулся. — Хотя мы чертовски надоели друг другу за эти годы. Вечное однообразие лиц и жестов, переживаний и мыслей. Штамп, шаблон… Собственно, Йозеф должен бы радоваться".

Старик украдкой взглянул на него. Йозеф с отсутствующим видом потирал искалеченную ногу. "Видно, ноет. Наверно, муссон в этом году задует раньше обычного. Он до сих пор не простил мне, что я не уберег его от скатившегося со скалы валуна. Вас было семеро ровесников, Йозеф; за каждым не углядишь. Тебе исполнилось восемь лет, когда это произошло. Но ведь тебе повезло, мой мальчик, ты стал отличаться от нас, рос непохожим на остальных. Твой физический изъян поначалу был лишь внешним отличием. Да, ты был неуклюж. Тебя дразнили. Ты не мог соперничать с другими, когда они резвились. Ты замкнулся, ушел в себя, отгородился книгами, сделался угрюмым. А теперь ты умнее их, умнее нас, мудрее. И все — благодаря только самому себе. Я мог бы гордиться тобой".

Старик взглянул на часы. "Пора запаливать!" — подумал он.

— Пора запаливать! — крикнул Рольф. — Давай, Старик!

Поджечь порох предоставили ему, старшему. Он хотел сам, своими руками уничтожить раз и навсегда то, с чего начались их беды. И все — по его вине.

"Жаль, но недоумки из Всемирного научного совета оказались правы. — Старик вытащил из костра головню, чтобы поджечь порох. — Впрочем, не такие уж они недоумки. — Старик усмехнулся. — Я поддался навязчивой идее, не слушал никаких доводов. Хорошо бы сообщить им, что их пророчества сбылись. У клонов нет шансов для саморазвития. Пожалуй, именно это имелось в виду, когда мне говорили об антигуманности эксперимента. А вообще-то, ребята получились что надо. — Старик скривил губы. — Если б только не наша беда".

Он посмотрел на них. Они беспечно пили вино, только слишком спешили и были молчаливей обычного. Или это ему только казалось?

Старик встретился взглядом с Йозефом, в лице которого ему почудилась насмешка. Впрочем, игра теней могла обмануть.

Головня едва тлела. Старик медлил. У него было такое чувство, будто он согласился на трудную и опасную хирургическую операцию и теперь ему предстоит лишиться какой-то важной части собственного тела… Старик перехватил пристальный взгляд Марселя и поднес головню к бороздке, которая была сложена из согнутых полосок бумаги и заполнена самодельным порохом. Бороздку они делали очень тщательно, словно боролись за свою жизнь, а не наоборот. "И вообще, — опять усмехнулся Старик, вспоминая последние часы, — это походило на религиозный ритуал. Они готовились уничтожить себя и свою мать-машину, будто это было нашим спасением".

— Так оно и есть! — сказал Старик вслух и сунул головню в бороздку. Она зашипела, дымя и разбрызгивая искры. Бумага обугливалась, желтело натриевое пламя. Огненная дорожка поползла к кустарнику, в темноту, окруженная расплывчатым синеватым ореолом. Будто куколка, спеленатая дымным коконом, превращалась в светящуюся гусеницу.

Все замерли, съежились в ожидании взрыва. Только двое сидели выпрямившись, как бы прислушиваясь к чему-то: Старик и Йозеф.

Старик напрягся. Три минуты понадобятся бегущему огню, чтобы добраться до здания, где стоят бочки с порохом. Три минуты, чтобы преодолеть шестьдесят метров. Наверное, огонь уже проник за ограду…

Никто не пошевелился. Только Йозеф взял сук и поворошил костер.

"Сейчас!" — подумал Старик и так стиснул зубы, что на скулах проступили желваки.

Старик взглянул на часы, хотя это было бессмысленно, так как он не заметил время, когда поджег порох. И все же он продолжал смотреть на циферблат.