Петька Пыжиков, худенький остроносый мальчик лет девяти, выбежал из подъезда большого серого дома и, задрав голову, как молодой петушок, пронзительно свистнул. Это был сигнал другу Мишке Ромашкову, жившему в этом же доме с матерью и сестренками.
Во дворе на вянущие газоны и осыпающиеся акации спускались скучные осенние сумерки. Наступала та вечерняя пора, когда спать еще рано, но игры закончились и ребята разошлись по квартирам. Дома мать хнычет, отец бесконечные наставления читает. Скорей бы уж уехать, а то вконец изведут этими нудными советами и причитаниями. Петька с нетерпением ждет своего задушевного товарища Мишку. Надо все ему рассказать. Петька перекатывает пальцами в кармане своего темно-синего бушлатика две папироски, которые стащил у отца. От тоскливых сумерек грустно, да и курить не хочется, а папироски стащил…
С балкона третьего этажа раздался тихий ответный свист, и вскоре там показался вихрастый мальчик.
— Ты чего, Пыжик? — спросил Мишка.
— Выходи! — Петька поднял руки, стал заговорщически показывать пальцами, что надо захватить с собой спички.
Мишка понимающе кивнул головой и тут же исчез. Через минуту стало слышно, как он, спускаясь по лестнице, стучит каблуками ботинок и весело насвистывает.
Спрятавшись в углу двора за кустами акаций, они присели и взяли в губы по измятой папироске. Хотя Мишка был на два года старше, курить он тоже не умел, однако обоим хотелось подражать взрослым. Сейчас от едкого табачного дыма ребята задыхались и приглушенно кашляли.
— Ты папирос больше не таскай, — сердито сказал Мишка и, сплюнув в куст, затоптал окурок.
— Это уж я в последний раз, — согласился Петька.
Во рту у него было горько, щипало язык, он швырнул папироску под ноги и снова повторил:
— Это уж в последний раз…
— Что ты заладил в последний да в последний… Будто умирать собрался.
— Ну да. Говорю, что в последний… Ты еще ничего не знаешь!
— А что случилось? — заинтересованно спросил Мишка. — Что такое я должен знать?
— Ты этого не можешь знать, — с некоторым превосходством проговорил Петька. — У меня такая новость, такая! Тебе никогда не угадать!
— А я и не собираюсь. — Мишка безразлично пожал плечами. — Но знать ему все-таки хотелось. — Наверно, что-нибудь купили. Вот если бы новый велосипед — это да!
— Ха! У меня и старый еще ничего, только восьмерки выправить да спицы, но не нужен мне теперь никакой велосипед.
— Вот как! — удивленно заметил Мишка.
На старом велосипеде они катались вместе, катались фигурно, по-всякому, пожалуй, только вверх колесами не пробовал и…
— Не нужны мне больше никакие велосипеды, — со вздохом повторил Петька, — а этот я могу подарить тебе.
От волнения Мишка взъерошил волосы и подтянул штаны. Велосипед — это была его давнишняя мечта. Сколько раз он намекал матери, но она только отмахивалась. Отца у Мишки не было, умер три года назад. Мать работала и воспитывала троих детей. А Петька у родителей единственный сын. У него была даже отдельная комната, заполненная всякими игрушками. От Мишкиного же детства остался лишь один облезлый плюшевый медвежонок.
— Думаешь, я загибаю? — глядя на приятеля, горячо воскликнул Петька.
— Бывают у тебя разные фантазии. Сразу не поверишь…
— Фантазии? Можешь считать велосипед своим, можешь забрать все мои удочки и запасные крючки. Я уезжаю навсегда!
— Ври! Куда ты можешь уехать!
— В Суворовское училище, вот куда! Понял?
Мишка часто заморгал глазами и тихо спросил:
— Это правда?
— Не веришь? Пойдем к нам, и я тебе покажу все свои форменные бумаги. Сегодня папа привез. Скоро я отсюда уеду, — проговорил Пыжик и вздохнул.
Последние слова он сказал с такой грустью, что не поверить было нельзя.
— А мать тоже отпускает? — в раздумье спросил Мишка.
Петя пожал худыми плечиками и, разминая пальцами в кармане бушлатика хлебные крошки, солидно ответил.
— При чем тут мать? Разве в военном деле она что-нибудь понимает? Вот папа — это да! А мама только поплакивает, целует и говорит, что я самый необыкновенный и самый трудный ребенок на всем белом свете.
— Трудный? Почему трудный? — спросил Мишка.
— Я и сам не знаю… Мама так говорит. А необыкновенный, — это значит умнее, лучше других. Она написала мне речь, которую я должен на прощание сказать в классе. Но папа прочитал и разорвал, поругал маму, что она делает из меня бюрократа. Папа говорит, что в училище из меня это вытряхнут, сделают молодцом.
— Нет, Пыжик, ты парень ничего! — вздохнув, сказал Мишка. — Вот как наденешь военную фуражку да ремень с бляхой — картина! А я, как только закончу семилетку, поступлю в педучилище, учителем стану. Мама говорит, что я терпеливый, сестренкам помогаю. Но мне тоже военным быть хочется!
Мишка почесал затылок и, снова глубоко вздохнув, спросил:
— А когда уедешь, писать будешь?
— Конечно буду! Могу, чем хочешь, поклясться. — Восторженные клятвы Петя любил и не мог упустить такого подходящего случая. Хочешь?
— Хочу. Да я и так тебе верю.
— Давай лучше поклянемся в вечной дружбе — поедим земли маленько да вдобавок хлебных крошек. У меня тут есть в кармашке.
— Землю есть — ерунда, крошки тоже. Мы не маленькие! Лучше обнимемся, как солдаты на фронте, дадим честное слово быть настоящими друзьями навсегда, навечно.