Ночь уходила, хотя темнота по-прежнему скрывала и лес, и холмы, и церковь над рекой. В поселке на том берегу не светилось ни одно окно.
Он споткнулся о корень, выступающий из влажной, размытой летним дождем земли, точно лапа лешего. Едва не упал. И как только она умудряется отыскивать дорогу в этих зарослях? Хотя… Холм есть холм — карабкайся вверх по склону и не ошибешься.
Месяц появился в разрыве облаков, точно тусклую лампочку включили. И в его мертвенно-серебристом свете на минуту неожиданно стали различимы для глаз каждая ветка, каждый лист молодых деревьев и кустов. До вершины оставалось совсем близко. Мужчина, кряхтя, упорно лез вверх. А на холме его уже ждали. Женщина. Она молча наблюдала за ним. Потом запрокинула голову и уставилась в небо — месяц снова заволакивала мутная мгла.
— Еще дождь, как назло, нагрянет, тучищи-то… Так мы, пожалуй, и не увидим… тогда насмарку все путешествие… Не увидим ведь… — Мужчина наконец одолел подъем и теперь еле переводил дух.
— Дождя не будет. — Женщина все смотрела на тучи. — Подует ветер, небо очистится. И нам не стоит сейчас говорить. Лучше помолчать.
Но ее спутнику молчать было трудно. Он был грузный, уже в летах. Подъем на холм дался ему нелегко. Дыхание его было прерывистым и хриплым. Однако если бы кто-нибудь мог приглядеться к нему повнимательней, то заметил бы, что это не только обычная возрастная одышка. Мужчина был явно сам не свой от волнения. Выдавали его руки. Он то закладывал их в карманы широких бежевых брюк, испачканных на коленях землей, то вытаскивал рывком, сплетал пальцы, начиная хрустеть суставами. То с треском обламывал ветку с ближайшего куста и обрывал свежие клейкие листочки. Несколько раз он заботливо щупал себе ладонью сердце, словно проверял — тут ли оно еще, на месте ли? Волнение, им владевшее, требовало выхода не только в суетливых жестах, но и в словах.
— Тучи, ливень, погода, чтоб ее… небо как ватой заткнули. — Он вздохнул. — И все это наше верхолазание коту под хвост. Кардинальное невезение. Ой, мама моя… «А если упущу я этот случай, то счастье вновь меня не посетит?»
— Цитаты здесь неуместны, я прошу помолчать. Недолго. Совсем немного. — Женщина положила руку на плечо своего спутника, точно оперлась на него, и ощутила то, что он сейчас пытался скрыть сам от себя: под внешним лихорадочным беспокойством, тщетно маскируемым раздраженно-капризной болтовней, в самых глубинах его сердца жили ясное ощущение нереальности происходящего и страх, вот-вот уже готовый перерасти в истерическую панику. Женщина почувствовала это и сочла нужным несколько ободрить и успокоить своего спутника. Ее рука легонько коснулась его затылка, липкого от пота. Ему показалось — словно наложили прохладную примочку. Пальцы сжали его шею, помассировали, погладили, снова сжали.
— Все будет хорошо. Уверена, — шепнула женщина. — Не тревожьтесь ни о чем. Мы пришли не напрасно. Сегодня хорошая ночь.
С соседних холмов потянуло прохладным ветерком. И мгла на темном небе сдвинулась с мертвой точки, заклубилась. Месяц на мгновение пропал и снова явил себя, блеснул, а затем начал тускнеть, угасать… Ветер окреп. Он дул с юга, сбивая клочья туч в послушное стадо.
Низко над горизонтом взошла звезда. И если бы они в тот миг обменялись впечатлениями, то оказалось бы, что каждый видел эту звезду по-своему. Мужчине она показалась голубоватой точкой, мерцающей и пульсирующей на сером предутреннем небе, как тысячи, миллионы, миллиарды других звезд-светлячков. В ней вроде бы не было ничего необычного. Женщина, обладавшая более острым зрением, видела во мгле крохотный туманный серпик. Подобно обломку лезвия, он притягивал к себе ее взор, увеличивался в размерах, становясь при этом все тоньше, все острее…
— Утренняя Звезда. — Женщина сказала это таким тоном, словно сияющая звездочка была ее собственностью и она дарила ее своему спутнику.
Тот поспешно отвел глаза. Уперся взглядом в землю у себя под ногами, словно желал в тот миг видеть лишь носки своих щегольских кроссовок, испачканных глиной.
— Царь Содома. Повелитель Мух. — Хотя голос его был по-прежнему хриплым, он явно пытался иронизировать. Но получалось это плохо, фальшиво. Женщина знала: этому существу сейчас не до иронии!
— Можем начинать, — просто сказала она. — Вы не передумали?
— Нет.
Она чувствовала: ощущение нелепости, нереальности происходящего и страх снова парализовали его. А таким он ей не был нужен и не был нужен и… Она подняла умоляющий взгляд к звезде. ПОЖАЛУЙСТА, Я ПРОШУ. Страх — удел жертвы. Он не должен мешать жрецу в его жертвоприношении. Страх — дитя ночи, дух мрака. Страх — это ненависть и боль. А когда жрец приносит дар свой, ненавидя и страшась, его жертва становится не подарком, а оскорблением. Только любовь делает жертву угодной… Ведь ОН тоже ищет любви.
— Не надо бояться, — шепнула она. — Боль — это радость. В нашем с вами случае — это огромная телесная радость. Дайте руку.
Он протянул ей руку. Левую, от сердца. Они репетировали этот ритуал несколько раз подряд там, в ее доме. Он должен был повиноваться беспрекословно. И никакой одежды из синтетики — только натуральные хлопок, шерсть. Никаких металлических предметов. Перед походом на холм он выложил зажигалку, ключи, снял золотые часы, снял перстень и обручальное кольцо…
