На возвышении-круге стоят обтянутые серым холстом стенды. И, как в музее, на одном — краснозвездная буденовка и сабля в ножнах на ремне; на другом — залитый кровью комсомольский билет и наган, поблескивающий вороненой сталью; на третьем — потускневшее, пробитое пулями алое полотнище знамени, а под ним, будто охраняя, пулемет «максим» с патронной лентой.
По ходу пьесы стенды эти будут переворачиваться и обозначать места действия, но произойдет это только тогда, когда ведущие, они же исполнители главных ролей, будут сходить с возвышения-круга вниз, на игровую площадку, словно переходя черту от сегодняшнего дня к прошлому. Они даже не будут называться ведущими, а возьмут имена своих героев: Глаша, Степан, Федор, Санька, Евгений Горовский, Лена, Алексей. А пока звучит музыка, один за другим высвечиваются прожектором стенды, и, когда зритель рассмотрит их, появятся Г л а ш а, С т е п а н и Е в г е н и й Г о р о в с к и й. В руках у Глаши тетрадь.
Г л а ш а. Все, о чем мы хотим вам рассказать, — не выдумано. Все это было! Свидетельством тому — записи в этой тетради. В ней не хватает страниц, обложка оборвана, корешок обгорел. Кто-то передал тетрадь в музей, и лежит она рядом с простреленным знаменем, залитым кровью комсомольским билетом, наганом, хранящим до сих пор следы сгоревшего пороха.
Перелистаем пожелтевшие страницы, далекое станет близким, и оживет дымное, тревожное, счастливое время — боевая наша юность!
Передает тетрадь Степану, тот пробегает глазами раскрытую страницу и протягивает тетрадь Горовскому.
С т е п а н. Это по твоей части.
Г о р о в с к и й. Почему?
С т е п а н. Потому что стихи.
Г о р о в с к и й. Ах да! Я же поэт.
С т е п а н. Считаешь себя поэтом.
Г о р о в с к и й. Каждый, кто пишет стихи, считает себя поэтом.
С т е п а н. Ладно, ладно! Читай!
Г о р о в с к и й. Пожалуйста! (Чуть нараспев.)
Есть улица Счастливая
В слободке заводской.
Стоят домишки криво там,
Пустырь зарос травой.
Трактир там есть тоскливый
С названьем: «Не рыдай!»
На улице Счастливой
Про счастье не гадай.
Г л а ш а (задумчиво). Похоже…
Г о р о в с к и й. Ни на что это не похоже! Это не стихи, а… я не знаю что! Путеводитель!
С т е п а н. Ну конечно! Где им с твоими сравниться! Как у него там было накручено, Глаша?
Г л а ш а. У Лены спроси. Ей посвящались!
Г о р о в с к и й. Ну, знаете!.. Это слишком! Это глубоко мое личное дело!
С т е п а н. Не твое, а Женьки Горовского! Ты пока еще не он. (Кричит.) Лена!..
Л е н а (появляясь). Вы меня?
С т е п а н. Тебя, тебя! Ты Женькины стихи наизусть помнишь?
Л е н а. Конечно! Какие?
С т е п а н. Любые. Они у него все одинаковые!
Г о р о в с к и й. Я бы попросил!
С т е п а н. Потом попросишь! Давай, Лена!
Л е н а (чуть ли не поет).
И закутавшись в плащ синезвездный,
В перламутрово-снежные дали
Вы ушли в этот вечер морозный,
В белой дымке тумана пропали.
Только где-то у бешеной тройки
Бубенцы под дугой прозвенели,
Да заплакал у мраморной стойки
Бледный юноша в черной шинели.
Г о р о в с к и й (снисходительно). Ну, что ж… Для своего времени неплохо… Поэзы!
С т е п а н. Тоже мне Игорь Северянин!
Г о р о в с к и й. А ты его читал?
С т е п а н. Когда? Тогда или теперь?
Г о р о в с к и й. Тогда ты вообще на стихи плевать хотел! Кричал: «Предрассудок!»
С т е п а н. Мало ли что я тогда кричал.
Г л а ш а (усмехаясь). Вот вот!
С т е п а н. Ладно! Не обо мне речь. (Горовскому.) Давай сюда тетрадь. (Пробежав глазами страницу, сует тетрадь Лене.) Этого я читать не буду.
Л е н а. Почему?
С т е п а н. Потому что потому!
Л е н а (пожав плечами). Хорошо. Я прочту. (Читает.)
«…Вчера Степан кричал, что любовь — это предрассудок! Глафира встала и ушла. Потом сидела на черной лестнице и плакала. Девчата спрашивают: «Чего ревешь?» Отвечает: «Зуб болит». Ей говорят: «Вырви!» Она им: «Перемучаюсь». Потом глазищами своими как зыркнет: «Молчи, грусть, молчи». А это фильма из буржуазной жизни!» (Помолчав.) Было такое?
Г л а ш а. Написано — значит, было.
Л е н а. Что-то я не помню.
Г л а ш а. А вы со Стрельцовым тогда хороводились! С голубыми знаменами ходили! Беспартийную партию для молодежи выдумали! Как вы ее там величали?
Г о р о в с к и й. «Труд и Свет».
Л е н а. Но ведь и потом у тебя со Степаном что-то было?
С т е п а н. Не было у нас ничего!
Г о р о в с к и й. Брось, брось…
С т е п а н (угрожающе). Я брошу, ты поднимешь!
Г л а ш а. Подеритесь по старой памяти! Ты что, Степа?
С т е п а н. Извини.
Г л а ш а (после паузы). Того, что вы думаете, у нас не было.
Л е н а. А что было?
Г л а ш а. Так… мечта!
Г о р о в с к и й (суховато). Предрассудок?
Г л а ш а. Примерно. Так или нет, Степа?
С т е п а н. У тебя, может, и предрассудок. А у меня жизни никакой не стало!