Даже если тоска
Сердце мне разобьет и оно разлетится
Сотней мелких осколков,
Ни в одном, даже самом ничтожном,
Не погаснет любовь к тебе.
Идзуми Сикибу
— Она выживет?
— Не знаю, господин.
— Рана настолько серьёзна?
— Да, но дело не только в этом.
— Сомневаешься в своём умении врачевателя?
— Нет. Но с девушкой что-то произошло, её дух блуждает во тьме. Вывести его к свету под силу только ей.
— Ещё один заблудший дух! Может, составит тебе компанию?
— Разве прилично шутить о таких вещах, Кэцеро-сама…
Голоса звучали в пустоте снова и снова. Иногда надолго замолкали, но неизменно возвращались. Хорошо бы они замолчали насовсем и не тревожили блаженной тишины…
— Ещё жива?
— Как видишь, господин.
— Почему она до сих пор не пришла в себя? Уже столько дней!
— Я делаю, всё, что в моих силах… Нет, господин!..
— Всё равно ведь ничего не чувствует…
— Тем не менее не следует её тревожить. У тебя слишком неумелые руки.
— Она должна наконец очнуться! Хочу знать, что связывает её с…
Не могу слышать это имя… Воспоминание о его обладателе слишком болезненно.
— Ты видел, господин?
— Что?
— Мне показалось… Нет, я уверен, её веки дрогнули, когда ты произнёс имя…
Только не это… Не хочу его слышать, не хочу!.. Они должны замолчать! Оба…
— Наберись терпения, Кэцеро-сама. Думаю, девушка скоро очнётся.
Неразборчивое ворчание и тишина. Наконец-то… Но покой почему-то не наступил. Наоборот, тьма принесла с собой образы один красочнее другого. Они кружились вокруг, дробились на фрагменты и вновь сливались воедино. Куда же подевалось небытие? Разве из него возвращаются?..
— Какой хорошенький! — умиляется Цумуги.
Конечно, она имеет в виду Камикадзе.
— Кажется, он голодный. Смотри, как облизывает тебе щёку!
По коже в самом деле скользнуло что-то влажное.
— Когда ты кормила его в последний раз?
Действительно, когда?.. Бедный зверёк, наверное, умирает от голода!
— Камикадзе! — вскрикиваю я.
Подскакиваю на футоне… и растерянно хлопаю глазами. Всего лишь дурацкий сон… Откуда здесь здесь взяться Цумуги? Я ведь всё ещё в этом треклятом мире… И ни "подскочить", ни закричать никак не могла — тело будто сделано из воздуха, совсем его не ощущаю. Но я на самом деле лежу на футоне в небольшой устланной светлыми татами комнате, а на грудь на самом деле вспрыгивает Камикадзе…
— Малыш…
Неужели это — мой голос?.. Камаитати тихонько взвизгнул и привычно ткнулся носом мне в щёку. Хотела его погладить, но рука не слушалась.
— Пока тебе лучше не шевелиться, одзё-сан.
Будь у меня силы, наверное бы испугалась. Голос — совершенно незнакомый. Хотя нет, я его уже слышала — пока витала в небытии. Но кому он принадлежит и… где я?.. Говоривший явно находился за моей спиной. Чтобы его увидеть, нужно запрокинуть голову, а сделать это я не в состоянии.
— Ничего не бойся, одзё-сан. Ты была ранена и долго оставалась в беспамятстве. Но здесь, в моём храме, ты в безопасности.
Невидимый собеседник будто прочитал мои мысли, но… почему я в храме?!
— Я — Нобу. Мой господин отдал тебя на моё попечение.
Самое странное, Камикадзе вёл себя миролюбиво и даже не повернулся в сторону чужака, который наконец приблизился и расположился рядом, подогнув под себя ноги. Мужчина средних лет в одежде буддийского монаха. Спокойный взгляд, впалые щёки, голова без единого волоска… Он осторожно приложил ладонь к моему левому боку.
— Больно?
Я поморщилась.
— Не беспокойся, худшее уже позади. Как твоё имя?
Я молча отвернулась. Не хочу произносить их вслух — ни одно из моих имён. Оба напоминают о том, о чём лучше забыть.
— Хорошо. Ты, наверное, голодна. До вечера лучше воздержаться от приёма пищи. Но можно выпить воды. Я сейчас принесу.
Он поднялся на ноги.
— Камикадзе… — какой же умирающий у меня голос, даже попытка прочистить горло ничего не дала. — Он… любит яйца…
— Говоришь о камаитати? — улыбнулся монах. — Когда господин принёс тебя, зверёк увязался следом, его никак не удавалось отогнать. Мы не сразу поняли, что он пытается защитить тебя. Так его зовут Камикадзе? Мы заботимся и о нём.
— Спасибо…
Кивнув, он направился к сдвижной двери. А Камикадзе, немного потоптавшись по моей груди, свернулся калачиком, широко зевнул и закрыл глаза. Я тоже начала задрёмывать, когда створка двери раздвинулась, пропустив внутрь монаха с небольшой глиняной посудиной в руках. Как же ужасно чувствовать себя настолько беспомощной… Ему пришлось поддерживать мне голову, пока я пила… Видя моё смущение, монах отечески улыбнулся.
— Силы вернутся, одзё-сан. А теперь отдохни. Я приду снова перед закатом.
Добрый монах оказался прав: мои силы постепенно возвращались. Через какое-то время я смогла самостоятельно есть, вставать и даже выбираться наружу. Храм располагался на возвышенности. Со всех сторон его окружал лес, а строения казались запустелыми. Я в самом деле не видела никого, кроме Нобу-сана, заглядывавшего ко мне ежедневно утром, днём и перед закатом. Но, несмотря на частые визиты, за всё время мы обменялись, может, дюжиной слов. Поначалу монах пытался разговорить меня, но я отделывалась односложными ответами, и в конце концов он оставил попытки. Не знаю, сколько дней прошло с момента моего "пробуждения". Пять? Неделя?.. Силы восстанавливались, но я словно находилась в психологической коме. Не поинтересовалась ни об упомянутом монахом "господине", ни о его планах относительно меня. Просто мне не было до этого дела. День за днём выбиралась в одичалый внутренний двор храма, играла с Камикадзе или просто сидела под исполинской покрытой мхом криптомерией
