Топот ног за тяжёлой дубовой дверью; топот быстрый – кто-то несётся по ступеням во весь опор.
Сухопарый немолодой человек в очень светлой сутане поднялся из-за письменного стола, ровным шагом подошёл к арчатому входу, спокойным движением отодвинул засов.
– Владыка! Досточтимый магистр!..
– Что такое, сыне? В чём дело, что взволновало тебя? Входи же, входи скорее!..
– Отче, отче магистр, – кадык говорившего судорожно дёрнулся. – Простите меня, недостойного, Спасителя ради… Подземелья, владыка! Подземелья!..
– Так. Спокойнее, сын мой. Разве достойно подобное верного слуги Спасителя? Что стряслось с подземельями?
– Там, там, владыка! Там такое!.. Нестроенье, сила незримая бушует!
Магистр едва сдержал дрожь в пальцах. Случись здесь по-настоящему хитроумный отец Бенедикт, или местный епископ, или, скажем, старый лис, настоятель столичного монастыря святого Огня, – непременно бы это углядели.
И, конечно, насторожились бы.
Потому что все хотят получить обещанное, но даже вернейшие из верных могут дрогнуть.
Однако весть принёс незнакомый монах, молодой, тощий, перепуганный и к тому же заметно робевший высокоучёного магистра, – он, само собой, ничего не заметил.
Хозяин кабинета не спеша вернулся к столу, смуглые пальцы с преувеличенной аккуратностью переложили перо.
– Как имя твоё, сын мой?
– Брат Антоний, отче, – дрожал новоприбывший. – Послушание своё прохожу в вивлиофике монастырской, хранилище у нас в подземелье, и там – там стены трястись ка-ак почали!.. И по ним, по стенам, то есть – ой, потёки, красные такие, ну чисто кровь!.. Книги сами собой с полок валятся!.. А ещё… вот.
Монах, не смея поднять глаз, протянул магистру обрывок пергамента – неровный, исчёрканный и испятнанный; на таких писцы обычно пробуют чернила с красками.
Посередине обрывок опалило огнём, и в копоти насквозь прожжено было одно-единственное слово: «Гряду».
Магистр повертел листок, и обугленные края букв посыпались на пол невесомыми чёрными хлопьями.
Да. Всё точно. Воистину грядёт.
От пергамента прямо-таки разило Силой. Чистой. Беспримесной. Яростной. Той Силой, которой Спаситель некогда творил чудеса, сойдя в Игнис, той, которая после мученической Его кончины наполняла Его храмы по всей земле.
Той Силой, которую они ждали.
Силой Последних Дней, конца старого порядка и началом совершенного иного бытия для всех.
– Не дрожи так, сын мой, – мягко улыбнулся магистр. – Долг свой ты исполнил, доложил всё как подобает. Скажи теперь – когда это началось? Недавно, так?
– Как к обедне прозвонили…
Магистр кинул мимолётный взгляд в стрельчатое, забранное затейливым переплётом окно – солнце ещё и не начинало клониться к закату. Да, верно, совсем недавно.
– Извещал ли ты об этом ещё кого-нибудь, брат Антоний? Отца настоятеля? Старшего келаря? Или хотя бы первых встречных?
– Н-нет… – задрожал несчастный библиотекарь. – Я ж сразу понял, владыка, дело неотложной важности! Только вы и разберётесь, доброе то знамение или… или… Дни Последние грядут… Знамо ведь, для чего труды все наши да чего ожидаем со смирением…
Ишь ты, «известно ему» да «чего все ждут»…
Магистр, впрочем, ничем не выдал насмешки. Значит, о случившемся ещё никто не знает, ни настоятель, ни кто-то ещё, кроме одного лишь брата Михаэля, нёсшего бессменную стражу у дверей своего патрона – но Михаэль вернее могилы.
И это хорошо, ибо сказано – «в Дни Последние сыщутся нетвёрдые духом и верой даже и средь тех, кто выше иных поднялся; ибо слишком много сил тратят таковые на сам подъём, забыв, ради чего к Небу стремиться должно изначально».
Не следует сеять сомнения и умножать колебания. И без того не все в Церкви едины в толковании святого Серапиона, не все одобряют затеянное, если не явно, то тайно, и магистр об этом знал. Как знал и то, что многие и многие слуги Спасителевы счастливы принять высокую судьбу избранных воинов Его, в чём бы она ни состояла. Вот брат Антоний – наверняка из их числа, только больно уж худ и болезненно бледен… Магистр вздохнул. Всё, что Спаситель ни делает, – к лучшему. Плоть человеческая слаба, и не всякий желающий сделается воином Его, но сможет послужить общему делу по-другому.
– Что ж, – магистр аккуратно собрал свитки, – пойдём, сын мой, покажешь, что там у тебя творится. Нет, не сюда – слишком долго спускаться. Есть другой путь.
Окажись брат библиотекарь хоть чуток старше или умнее, то наверняка бы насторожился; но монашек Антоний, растерянный, весь в красных пятнах от волнения, только кивнул.
Магистр указал на открывшуюся прямо в стене покоя винтовую лесенку, ведущую куда-то вниз, в пыльную темноту.
Взял из ржавого кольца на стене заранее приготовленный Михаэлем факел – Михаэль всегда следил за этим – и ступил на узкие крутые ступени. Библиотекарь шаркал следом, придерживая полы, бормотал едва разборчиво:
– Я ведь недавно в должности-то, как отец Натаниэль помер, упокой Спаситель его душу… Ещё не всё в порядок привёл, у нас ведь, знаете, отче, есть тома и зачарованные, даже Писания… к ним ведь подход нужен, отче магистр… особливо если копировать… А как вы прибыли да как отец настоятель сказал, что у нас в монастыре знамение может случиться, так я их все запер покрепче, есть у нас в винном погребе каморка… чтобы, значит, не было от них вреда… Отче магистр, отче, но что же это выходит – Последние Дни наступают? Он является, Он грядёт? И мир наш утонет в огне очистительном? И спасутся лишь избранные Им?
