Когда Клапауция назначили ректором университета, Трурль, который остался дома, поскольку терпеть не мог любой дисциплины, не исключая университетской, в приступе жестокого одиночества соорудил себе премилую цифровую машинку, до того смышленую, что втайне уже видел в ней своего наследника и продолжателя. Правда, всякое между ними бывало, и, в зависимости от расположения духа и успехов в учении, иной раз звал он ее Цифрунчиком, Цифрушей или Цифрушечкой, а иной раз — Цифруктом. Первое время игрывал он с нею в шахматы, пока она не начала ставить ему мат за матом; когда же на межгалактическом турнире она одолела сто гроссмейстеров сразу, то есть влепила им гектомат, Трурль убоялся последствий слишком уж однобокой специализации и, чтобы ум Цифруши раскрепостить, велел ему изучать в очередь химию с лирикой, а пополудни они вдвоем предавались невинным забавам, например, подыскивали рифмы на заданные слова. Именно этим и занимались они в один прекрасный день. Солнышко пригревало, тихо было в лаборатории, только щебетали реле да на два голоса звучала рифмовка.
— Внемлите? — предложил Трурль.
— Литий.
— Взор?
— Раствор.
— Солнце?
— Стронций.
— Тюльпан?
— Пропан.
— Храм?
— Вольфрам.
— Уста?
— Кислота.
— Кой черт, сплошная химия! — не выдержал Трурль. — Ты что, не можешь другой извилиной пошевелить? Убит!
— Карбид.
— Хлебнуть?
— Ртуть.
— Акация?
— Полимеризация.
— Прадед?
— Радий.
— Силен?
— Этилен.
— Довольно химии! — разгневался Трурль, видя, что так можно продолжать без конца.
— Это почему же? — возразил Цифрунчик. — Такого запрета не было, а правила во время игры не меняют!
— Не умничай! Не тебе меня учить, что можно, а чего нельзя!
Между тем малыш преспокойно продолжал:
— Теперь ты. Магний?
Трурль не отзывался.
— Гафний? Цезий? Кобальт? Спасибо, я выиграл! — заключил Цифруша.
Трурль, тяжело дыша, начал было озираться в поисках гаечного ключа, но затем, овладев собою, сказал:
— Хватит на сегодня играть. Займемся-ка более высоким искусством, а именно философией, поскольку она — царица наук и как таковая касается абсолютно всего. Спроси меня о чем хочешь, а я отвечу тебе дважды, сперва по-простому, а после по-философски!
— Правда ли, что тепляк — это подогретый земляк? — спросила машинка.
Трурль откашлялся и произнес:
— Нет, ты не так меня понял, твой вопрос касается словаря...
— Но ты же сказал, что философия касается всего на свете! — настаивал Цифрунчик.
— Спрашивай про другое, раз я тебе говорю!
— Почему скверный делец не то же самое, что деловитый сквернавец?
— И откуда ты только берешь такие дурацкие вопросы?! — возмутился Трурль. — Ну, хорошо. Выучки тебе еще не хватает, это понятно. Знаешь ли ты, чего хочешь?
— Малость поинтегрировать.
— Да не в эту минуту, осел, а в жизни!
— Хочу превзойти тебя славой!
— Это желание суетное, не стоящее усилий и уж наверняка не достойное быть целью всей жизни!
— Тогда почему ты увешал стены грамотами да дипломами?
— Просто так! Это не имеет значения. И больше мне не мешай, а то я тебя вмиг перепрограммирую!
— Ты не можешь так поступить, ведь это противно этике.
— Хватит. Идем на чердак — я устрою тебе наглядную лекцию по философии, а ты слушай молча, учись и не встревай!
Пошли они на чердак, Трурль приставил лесенку к дымоходу, поднялся по ней, за ним взобрался Цифранчик, и вот уже они стояли на крыше, откуда вид открывался далеко-далеко.
— Взгляни-ка на лесенку, по которой мы поднялись, — благожелательно сказал Трурль. — Куплена она мною по случаю, однако оказалась длинновата, а укорачивать ее не хотелось, уж больно хорошее дерево; вот и проделал я в крыше дыру и в нее просунул излишек. Как видишь, теперь лесенка на два метра выше кровли. Если подниматься по ней, то поначалу каждый твой шаг имеет однозначный и ясный смысл. Но если, оставив внизу чердак, ты будешь взбираться и дальше, смысл, содержавшийся в предыдущих твоих шагах, улетучится на уровне гребня крыши и не останется никакого иного смысла, кроме того, который ты сам вложишь в свои начинания! Поэтому, будучи спрошен, зачем я ставлю ногу на нижние ступени, я вправе ответить: «Взбираюсь на крышу»; но этот ответ не годится, если взобраться на самый верх! Там, наверху, дорогой мой Цифруша, надобно уже самому выдумывать цели и смыслы. Такова in ovo[1] вся теория высших сущностей, то есть разума, который, высунувшись из болтанки и передряг материи, начинает дивиться как раз тому, что он разумен, и не знает, что ему делать с самим собой и что означают его сомнения! Запомни мои слова, Цифрунчик, ибо это чрезвычайно глубокая притча с философской подкладкой!
— Не значит ли это, что нас занесло чересчур высоко? — поинтересовался малыш.
— В известном смысле да, по инерции, ведь этот процесс уже не притормозить, если он набрал ходу. А теперь сосредоточься, потому что я буду говорить о различии между возможным и невозможным.
— Я сам слышал, как ты говорил дяде Клапауцию, что можешь все! — выпалил Цифруша.
— Ты замолчишь когда-нибудь или нет? Я говорил в другом смысле. Знание кладет конец удивлению, ведь того, кто все знает, ничто не в состоянии поразить! Поэтому меня ничто удивить не может, понятно?
![Переворот [сборник]](/storage/book-covers/9d/9d5d68a23274bbae7949cae624420591e862a18f.jpg)
