Александр Малышев
Воскресное дежурство
(рассказ)
За фабричным окном — блескучая, мокрая, пегая от пятен снега на обтаявшей земле весна. За фабричным окном в частых переплетах на площадке пожарной лестницы голубь-сизарь, постанывая глухо, приволакивая одним крылом по железу, ходит за бело-серой, рябенькой, как мартовский сугроб, голубкой. Она и польщена его несдержанным ухаживаньем, и встревожена. Когда сизарь подступает к ней вплотную, она сторожко отбегает, оглядываясь, мелко перебирая красными лапками и переваливаясь своим ладным округлым тельцем.
Игорь стоит у окна, сунув руки в передние карманы джинсов, и слегка пристукивает ногой — в такт мотивчику, который слышал вчера в клубе. За стенами фабрики сейчас звонко, светло, радостно, ему хочется бродить этим воскресным днем по хлюпающим под ногами тротуарам, жмурясь от весеннего солнечного блеска, дышать прохладным, как льдинка, волглым ветром, трогать всякое встречное деревце, здороваясь с ним за красноватую, налитую жизнью ветку, а еще — смотреть на вездесущих ребятишек, что пускают в ручьях самодельные кораблики, спичечные коробки или щепки, а еще — любить всякую встречную девушку за то, что веснушки высыпали у нее на переносье, нежные, как цветочная пыльца, что глаза ее переполнены светом и ямочки играют на щеках… Нынче непонятное, небывалое творится с Игорем. Чуть не все девушки нравятся ему, даже и дурнушки — и в них Игорь угадывает милое, притягательное, хорошее. Глаза, прозрачные, точно родник на мелководье, губы в поперечных складочках, легких, как пенка на вскипевшем молоке, носик вздернутый, мягкий и заостренный на конце, — Игорь останавливается с разбега, оборачивается и так смотрит вслед, будто само счастье его уходит бездумно вверх по улице, упруго перебирая голенастыми ногами в узких облегающих сапожках. Недавно, например, он стоял у кинотеатра и мимо прошли две девушки с сумочками, наверно, в магазин, и он посмотрел им вслед, и одна только ощутила его взгляд, обернулась растерянно, удивленно, смущенно улыбаясь, краснея, и спросила ласково: «Ну, что ты?» и, не дождавшись ответа, отвернулась, прошла несколько шагов, опять оглянулась, теперь уже вместе с подругой: «Ну, что ты?..» И еще раз оглянулась, уже на взгорочке, у самого магазина, и ему опять послышалось, хотя он никак не мог услышать на таком расстоянии: «Ну, что ты?..»
Игорь не столь наивен, чтобы рассказывать об этом своем состоянии кому-нибудь из приятелей. Он приглядывается к ним, ищет в них такое же, похожее, и — не находит.
«Почему так бывает не со всеми? — думает Игорь хмурясь. — Хорошо это или плохо?..»
На улицах пахнет весной, а здесь, в цехе, — пухом и пылью, машинным маслом, что остывает во втулках веретен, грубым усталым железом.
Игорь подготовился, чтобы не томиться сегодня на дежурстве: взял завтрак — бутерброды с плавленым сыром и термос с чаем, захватил детектив потолще и непочатую пачку сигарет. И вот — три часа отдежурил, завтрак съеден, чай выпит, от курева уже нехорошо во рту, а детектив он так и не раскрыл, хотя носил его под мышкой, — читать не тянет, голова совсем другим занята.
Участок Игоря — прядильный цех на третьем этаже фабричного корпуса, верней, часть его от одного лестничного пролета до другого. В обычные дни Игорь обслуживает здесь большой железный подъемник. Дело для выпускника средней школы несложное. В гулкой металлической кабине Игорь возит ящики с цевьем, готовую пряжу, запасные части к машинам. Иной раз прокатит приятелей своих. Восемь часов вверх-вниз, вверх-вниз, от подвального этажа до самого верхнего, пятого по счету, который размещается в четырехугольной кирпичной башне и занят под склад запасных частей для прядильного оборудования. В минуты, когда работы нет, он сидит на стуле у открытых дверей подъемника, уткнувшись в книгу, или болтает с друзьями-погодками: электриком Славой и смазчиком Митей. Все трое после школы пошли на фабрику; все трое с чувством некоторого превосходства, как и положено уже работающим, дважды в месяц приносящим домой получку, говорят с теми из одноклассников, что учатся в техникумах и вузах и приезжают домой на каникулы.
В цехе сегодня только ремонтировщики. У противоположной, западной стены они разобрали машину до станины и теперь потихоньку собирают, заменяя износившиеся детали или подтачивая их, налаживая. Звякнет металл, блекло-желтым светом исходят лампочки в цинковых абажурах, похожих на корытца, идет неспешный разговор о всяких житейских случаях…
«Может, мне в ремонтировщики податься? — думает Игорь. — Если что, в ткацкую, там интересней…»
Но это он думает не всерьез, а просто чтобы отвлечь себя. И на подъемнике ему неплохо. Старик, которого он сменил, лет десять пребывал в этой должности, с нее на пенсию ушел. Под мыслью о работе, как под тонкой кожицей, жарко пульсируют другие, сильные, тревожные. Игорь почувствовал сразу: здесь, на фабрике, иная жизнь, чем была в школе. То, о чем в школе не очень-то принято говорить, что больше подразумевается, чем принимается во внимание, на фабрике выступает во всей предметности своей. Шагнув через порог проходной, Игорь мгновенно передвинулся из круга сверстников, однокашников, почти во всем ему равных, в общество людей взрослых, бывалых, которые старше его и умом, и сердцем, и житейским опытом. Они не церемонились с Игорем, как школьные учителя.