В то время, когда одетые в униформу служители Музея восковых фигур Мэрринера выпроваживали через массивные двойные двери последних посетителей, управляющий музеем беседовал в своем кабинете с Раймондом Хьюсоном.
Хозяин кабинета был довольно моложавым мужчиной среднего роста, коренастым и светловолосым. Одет он был со вкусом и весьма умело, чтобы, с одной стороны, обозначить свой статус, а с другой — излишне не подчеркивать собственную значимость. Что же касается Раймонда, то о нем этого, увы, сказать было никак нельзя. Его наряд, который, когда был новым, смотрелся, возможно, даже очень мило, сейчас, хотя и тщательно вычищенный и отутюженный, достаточно красноречиво свидетельствовал о том, что его обладатель начинает постепенно проигрывать сражение с окружающим миром.
Это был невысокий, тщедушного вида бледный мужчина с небрежно уложенными прямыми волосами, и хотя речь его звучала вполне убедительно и даже выразительно, было во всем его облике нечто потаенно-защитное, наводящее на мысль о том, что в жизни ему нередко приходилось наталкиваться на решительный отказ. В сущности, нельзя было отрицать, что наружность этого человека с достаточной достоверностью отражала его внутреннее естество; что и говорить, он и в самом деле был явно неординарной, вполне оригинальной личностью, которой, к сожалению, приходилось терпеть массу неудобств из-за неумения решительно отстоять свои права.
Сейчас он сидел и внимательно слушал монолог управляющего музеем.
— Если разобраться, в вашей просьбе нет ничего необычного или нового, — говорил тот. — Нам приходится по меньшей мере трижды в неделю отклонять подобные просьбы и предложения, исходящие преимущественно от молодежи. Они, видите ли, любят заключать всякие пари, ну и все такое прочее. Но ведь мы абсолютно ничего не выгадываем от подобных экспериментов, тогда как риск может быть весьма невелик. Представьте себе: я даю добро на то, чтобы человек провел ночь в «Камере убийц», а после этого какой-нибудь юный болван возьмет да и лишится там рассудка. Что прикажете делать в подобной ситуации? Впрочем, тот факт, что вы журналист, отчасти меняет дело.
Хьюсон улыбнулся:
— Вы хотите сказать, что журналистам нечего опасаться потерять рассудок по причине отсутствия такового?
— Ну что вы! — рассмеялся управляющий. — Просто обычно представителей вашей профессии принято считать серьезными и ответственными людьми. А кроме того, здесь уже есть и наша выгода: известность и дополнительная реклама.
— Вот именно, — кивнул Хьюсон, — и потому я искренне надеюсь, что нам удастся договориться.
Управляющий снова расхохотался.
— О! — Воскликнул он. — Я знаю, что за этим может последовать. Вы потребуете двойную плату, не так ли? Одно время ходили слухи, что мадам Тюссо при свидетелях предлагала сто фунтов любому, кто согласится в одиночку провести ночь в ее «Палате ужасов». Надеюсь, вы не рассчитываете, что мы выступим с таким же предложением. А… что за газету вы представляете, мистер Хьюсон?
— В настоящее время я, если можно так выразиться, вольный стрелок, — признался Хьюсон. — Работаю по очереди на несколько газет. Но уверяю вас, подобную статью я пристрою безо всякого труда. «Утреннее эхо» отнесется к ней как к настоящей сенсации. «Ночь в компании убийц Мэрринера!» Да ни одна уважающая себя газета не упустит подобного материала.
Управляющий потер ладонью подбородок:
— Ага! И в каком же ключе вы намереваетесь подать этот материал?
— Разумеется, это будет кошмарное повествование, разве что с небольшой дозой юмора, как говорится, для разрядки.
Хозяин кабинета кивнул и протянул ему сигаретницу:
— Ну что ж, мистер Хьюсон, несите свою статью в «Утреннее эхо», а потом снова загляните к нам — здесь вас будет поджидать пятифунтовая банкнота. Но прежде я обязан вас предостеречь и прямо заявить, что здесь вас ожидает отнюдь не увеселительное мероприятие с легким щекотанием нервов. Мне хотелось бы быть абсолютно уверенным в вас и надеяться, что вы также уверены в самом себе. Лично я бы не отважился на подобное мероприятие. Я видел эти фигуры и одетыми, и раздетыми, знаю все детали технологии их изготовления, могу спокойно ходить среди них с группой туристов, относясь при этом к ним как к самой обычной чепухе, и все же ни за что не отважился бы в одиночку провести в их обществе даже одну ночь.
— Почему? — поинтересовался Хьюсон.
— Даже и не знаю. Вроде бы никаких особых причин нет. В привидения я не верю, а даже если бы и верил, то стал бы ожидать, что они, возможно, придут на места своих преступлений или сойдутся у собственных могил, но никак не спустятся в подвал, где стоят лишь их восковые муляжи. И все же я не смог бы просидеть среди них всю ночь, постоянно ощущая на себе их взгляды. В конце концов, они олицетворяют собой низший и самый омерзительный образчик человеческой породы и — хотя я и поостерегся бы заявить об этом во всеуслышание — люди, которые приходят, чтобы поглазеть на них, обычно руководствуются мотивами далеко не высшего порядка. Сама атмосфера этого помещения довольно неприятна, и если вы в состоянии уловить тот смысл, который я вкладываю в это слово — атмосфера, — то должен предупредить, что вас ожидает весьма тревожная ночь.
