Александр Шленский
Восхождение Луны на небеса
В том месте, куда я хожу гулять, есть пляж. То есть, он именно и есть там, потому что я хожу туда гулять. А впрочем, я неправ. Это я туда хожу гулять, потому что он там есть, а если бы его там не было, я бы туда не ходил, потому что тогда мне бы и делать там было нечего.
Пляж до того длинный, что он так и называется "Длинный пляж". Вход на длинный пляж стоит три зеленых рубля. Ни зонтика, ни топчана за эти деньги не дают, и поэтому я их никогда не плачу и всегда вхожу на пляж через выход, где билетов не продают и не проверяют их наличие. Впрочем, через выход заходят почти все, но никто почему-то с этим не борется.
Хожу я на пляж не купаться и не загорать, а сугубо по делу - любоваться океаном. Поскольку по выходным с утра я встаю поздно и занимаюсь всякими делами, а на пляж ехать долго, то я попадаю туда, когда солнце уже готово нырнуть в океан.
На пляже всюду надписи: "Спасателей на дежурстве нет. Плавайте и ныряйте на свой собственный риск". Когда я прихожу на пляж, солнце как раз собирается нырять на свой собственный риск. Каждый вечер солнце ныряет в океан, поднимая тучу брызг, но видимо выныривает, потому что на следующий день оно как ни в чем ни бывало вылезает из-за горизонта и даже успевает к тому времени просохнуть.
И вот, я иду по берегу и смотрю на тяжелые плоские волны, которые вкривь и вкось накатываются на берег. Гладкий блестящий берег из утрамбованного океаном песка весь изрезан мелкими аккуратными извитыми фестонами, удивительно напоминая старинную стиральную доску. Солнце уже бултыхнулось в воду, небо плавно, но быстро темнеет, передавая все оттенки сперва атласной материи, а затем бархата. Небо темное, Луна еще не взошла, и поэтому в небе никого нет, только самолетные огни вспыхивают как светляки над травой. На всем протяжении берега вдоль залива плавно зажигается череда огней. Далекие огни мерцают и дрожат как в Лас Вегасе. Мириады разноцветных береговых огней отражаются от ровной поверхности мокрого прибрежного песка, невероятно удлиняясь, и полученная картина разительно напоминает пучок цветной проволоки, протянутой справа налево, а может быть слева направо.
Океан глухо шумит, как будто жалуется на головную боль, вызванную собственным шумом. Отлив. Вдалеке на тусклом зеркале океана видать проплешины мелей, обнаженных отливом. На фоне еще не совсем погасшего неба виден смутный силуэт далекого скалистого острова, а рядом с ним другой силуэт поменьше, волшебный светящийся, как будто невесомый. Это круизный лайнер, искрясь и сияя, везет счастливых путешествеников в нарядных и уютных каютах в веселое и безмятежное плавание.
А вот справа от корабля показывается какой-то огромный крутой темно-коричневый горб. Этот горб пугающе вспухает на фоне корабля и острова, увеличивается в размерах, становится ярче. Вот он из темно-коричневого становится мутно-коричневым, еще подрастает, светлеет, несколько округляется, и наконец становится понятно, что это рождается край ночного светила.
Горбатая нечисть неровными толчками вылезает из-за горизонта. Впечатление такое, что кто-то оттуда, из-под океана выпихивает ее немилосердными пинками. Наконец следует последний толчок, и громадная, мрачная, сплюснуто- перекошенная Луна цвета рахитичной морковки с усилием вылезает на край горизонта. Вылезши и передохнув пару секунд, Луна немедленно начинает облизываться и приводить морду в порядок. Она моргает глазами, отчаянно и неприлично елозит щеками и подбородком и старается придать лицу достойный цвет.
Теперь этот цвет колеблется между цветом персика и кофе с молоком. По поверхности воды протягивается узкая лунная дорожка цвета упаковочного картона. Дорожка это темна, еле заметна, и идти по ней еще нельзя непременно провалишься. Но это ничего, через десять минут эта дорожка станет такой яркости, что и слона выдержит.
Луна тем временем марширует по линии горизонта все более уверенно и нагло. Ее перекошенная физиономия постепенно принимает правильную форму, округляется и и светлеет. А вот теперь Луна даже и не марширует, а плавно едет по линии горизонта, как будто ее кто-то тащит за веревочку.
Наконец Луне надоедает ехать по линии, соединяющей край темного неба и темной воды, и она неожиданно отрывается и плавно взмывает вверх, в небеса, болтаясь и подергиваясь, как мыльный пузырь на ветру. Теперь она цвета спелого апельсина, но и этот цвет тоже ненадолго. Все светлее, все серебристее, все выше...
Неожиданно с Луны начинает сыпаться тончайшая серебряная пудра. Облака вокруг Луны все становятся посыпаны нежным прозрачным серебром. В это самое время линия, где смыкаются края неба и воды, окончательно пропадает. Луна ошалело подпрыгивает еще вверх и начинает светить совершенно нарочным, ненатуральным светом, как прожектор на киносъемке.
Интересно, кого снимают в этом лунном кино? А вдруг, это меня снимают? И тут я вздрагиваю и вспоминаю, что я есть. Вот как интересно: пока я наблюдал за Луной, за небом и океаном, я был по очереди Луной и небом и океаном, и огнями, и прибрежным песком. Я был ветром, залезавшим ко мне за воротник, я был теплоходом, везущим веселых людей в праздничное путешествие, я был чайками, летающими над берегом по спирали, я был скалистым островом, одиноко стерегущим вход в залив... И вдруг я неожиданно вспомнил, что я это я, а они - это они.
