Воробьевы горы
Авторы: Алексей Дмитриевич Симуков
Жанр: Драматическая литература
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 136 страниц. Год издания книги - 1977.
В настоящий сборник советского драматурга Александра Симукова вошли лучшие пьесы, созданные им в течение большого творческого пути.
Начав свою драматургическую деятельность еще в тридцатых годах, А. Симуков активно работает и сегодня. Выступая в различных сценических жанрах, драматург по-прежнему более всего любит веселую бытовую комедию.
В 1936 году появилась его первая комедия «Свадьба». Написанная по живым впечатлениям, пьеса эта отразила те сдвиги, которые к тому времени успели произойти и в экономике советской деревни, и в психологии колхозников, и в семейных отношениях.
В сборник вошли и другие пьесы, различные по жанрам: «Воробьевы горы», «Все может быть», «Горит квартира»…
Отражая различные стороны нашей действительности, пьесы эти объединены одним общим признаком — все они проникнуты верой в советского человека.
Читать онлайн Воробьевы горы
ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ
Пьеса в четырех актах, пяти картинах
Г р о м а д и н И в а н А л е к с а н д р о в и ч — директор мужской средней школы.
О з е р о в А л е к с а н д р Е в г е н ь е в и ч — профессор-ботаник.
В а л я, его дочь, 18 лет }
Л и з а, 18 лет }
М и л а, 17 лет } ученицы 10-го класса женской средней школы.
З а р у б е е в Л е в а, 18 лет }
Г р а м а т ч и к о в Б о р и с, 18 лет }
О р е х о в В о л о д я, 17 лет }
А р к а ш а, 18 лет } ученики 10-го класса мужской средней школы.
Р о м е й к о В и к т о р, 18 лет, — комсорг школы.
К о л ь к а, 12 лет, — брат Левы Зарубеева, ученик 5-го класса этой же школы.
М а р и н к а, 12 лет, — приятельница Кольки, ученица 5-го класса женской школы.
Е в г е н и я И в а н о в н а — преподавательница основ дарвинизма в мужской школе.
Л и д и я П е т р о в н а — преподавательница младших классов мужской школы.
Т а н я.
А н н а В а с и л ь е в н а — мать Бориса Граматчикова.
М и л и ц и о н е р.
Место действия — Москва.
Время действия — 1946 год.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Набережная Москвы-реки. Вдали, в перспективе, великий город. С реки доносятся звуки музыки, песня. Появляются Г р о м а д и н и О з е р о в.
Г р о м а д и н (задумчиво). Каждый человек в своей жизни обязательно должен посадить сад… Это ты чудесно вспомнил, Саша… Мичурин?
О з е р о в. Он… Мудрый старик…
Г р о м а д и н. А наш старый ботанический, значит, в отставку?
О з е р о в. Нет, почему? Он останется, но пойми — война кончилась, наш народ одержал величайшую в истории человечества победу. Отныне во всем мы должны показывать миру пример, и потому наш новый, гигантский ботанический сад станет не только достойным украшением нашей столицы, но и центром научной мысли всей нашей планеты!
Г р о м а д и н. Люблю масштабы!
О з е р о в. Я тебе не рассказал еще и десятой доли всего… Дух захватывает от того, что намечается, — и разве не случайно, что, как и всё у нас, мысль эта связана с именем того, кого недаром называют вдохновителем наших побед, великим садовником нашей эпохи, великим… (Закашлялся.)
Г р о м а д и н (хлопает его по спине). В горло что-то попало?
О з е р о в. Профессиональная болезнь. Травмы получаешь не только на фронте… Лекции, выступления… Отражается.
Г р о м а д и н. А ты легче… Не на такой высокой ноте.
О з е р о в (отдышавшись). Не могу. Время требует… Однако я все о себе да о себе. Как ты? Вижу — демобилизовался?
Г р о м а д и н. Врачи подкузьмили. Отставной.
О з е р о в. А дальше? Планы?
Г р о м а д и н. Садоводством, подобно тебе, хочу заняться.
О з е р о в. Участок получил?
Г р о м а д и н. Да вроде. Помнишь, клятву когда-то мы дали себе — ни в чем не отставать друг от друга?
О з е р о в. Еще бы не помнить! Да я еще нож тогда сломал, когда фамилии наши на березе вырезывал! Только и удалось две буквы выцарапать — «О» и «Г»… Озеров и Громадин… Давай поищем — может быть, она еще сохранилась, наша памятка, это где-то здесь.
Г р о м а д и н. Молодость хочешь вернуть, хитрец? Что ж, попробуем…
Скрываются. Затемнение. Песня звучит громче, и когда внезапно вспыхивает свет, видны Воробьевы горы, с которых открывается панорама Москвы. На переднем плане — группа берез с пожелтевшей листвой. Ясную и торжественную тишину чудесного дня золотой осени еще более подчеркивает то приближающийся, то удаляющийся гул невидимых самолетов. Внезапно из-за откоса появляется К о л ь к а. Он оглядывается, свистит. Тотчас же из кустов выходит М а р и н к а.
К о л ь к а (оглянувшись). Никого?
М а р и н к а. Сам видишь — пусто.
К о л ь к а. Проверим. (С видом следопыта обходит все кусты, возвращается к Маринке.) Так… Теперь тебе придется завязать глаза. (Вынимает из кармана носовой платок.)
М а р и н к а. Твоим носовым платком? Ни за что!
К о л ь к а. Да ты не думай, он чистый, сам стирал, смотри!
М а р и н к а (тщательно осмотрев). Ну ладно, завязывай!
Колька завязывает ей глаза, потом ведет за собой, заставляет сделать несколько кругов, запутывает ее, затем, подведя к старой березе, останавливается.
К о л ь к а (глухим голосом). Теперь клянись!
М а р и н к а. Клянусь.
К о л ь к а. Самой страшной клятвой!
М а р и н к а. Самой страшной клятвой!
К о л ь к а. А какая у тебя самая страшная клятва?
М а р и н к а. А я… я не знаю.
К о л ь к а. Так чего же ты повторяешь, как попугай? Обещай, что никому не скажешь про то, что я тебе сейчас покажу.
М а р и н к а. Никому!
К о л ь к а. Тогда смотри! (Снимает с ее глаз повязку.) Видишь?
М а р и н к а. Вижу…
К о л ь к а. Что?
М а р и н к а. Москву.
К о л ь к а. Да куда ты смотришь? Сюда гляди! (Показывает на кору старой березы.) Вот здесь…
М а р и н к а (смотрит). Нарост какой-то…
К о л ь к а. Сама ты нарост! Это старинная надпись. Ей, может, триста лет.
М а р и н к а. Триста лет! А откуда ты знаешь?
К о л ь к а. По почерку. Видишь, «О» какое. А рядом крючок вроде буквы «Г», тогда так писали — вязью…
М а р и н к а. «О» и «Г» я вижу, а еще что написано?
К о л ь к а. Дай срок — разгадаю… Предполагаю, шестнадцатый век. Мечом, наверное, вырезано или коротким кинжалом. Носили такие у пояса, особенно цари.
М а р и н к а. Вообразил тоже… цари!
