Волны словно кенгуру

Я летел из Москвы на Тихий океан. Матросом и корреспондентом. Хлебнуть океанского ветра, вспомнить свою старую морскую работу.

Сын дал мне толстую тетрадь, чтобы записывать в неё самое интересное про моряков, про морские приключения, про китов и акул, про дальние страны… И конечно, про мальчишек и девчонок, которых мы встретим.

И кармане пиджака у меня лежало направление на теплоход, «Пионе})». И я уже составлял список, кому что откуда привезти: из Америки для друга монеты; одной знакомой — панцирь краба с Тихого океана; художнику японские кисти; пионерам в школу — ракушки из Новой Зеландии; а из Австралии сыну — маленького кенгурёнка. И ещё «что-нибудь такое интересное».

Слева от меня посапывали в креслах соседи, справа, за иллюминатором, клубились в голубом небе слепящие белые облака, совсем как над океаном.

Я чувствовал уже весёлые запахи корабельной краски и гуд палубы под ногами.

Но прилетел во Владивосток — и словно споткнулся. Туман, дождь.

Пришёл к начальнику пароходства, он говорит:

— А «Пионер»-то сейчас вон где! — и ткнул карандашом в карту, в центр Индийского океана!

Но тут же успокоил меня:

— Да ты не огорчайся! У нас тут «пионеров» целая флотилия. Вон тебе хоть «Витя Чаленко». Дойдёшь на нём до Японии, там пересядешь на «Новиков-Прибой» — и в Америку. А уж до Зеландии как-нибудь придумаем!

Я повеселел, вышел на улицу — и совсем обрадовался. Встретил старого товарища, он спрашивает:

— Плывёшь?

— Плыву.

— На каком?

— На «Вите Чаленко».

— «Чаленко»? А капитан там знаешь кто? Шубенко! Судно бравое, и капитан молодцом. У нас тут уже поговорка: «Витя Чаленко» — капитан Шубенко!

Как не знать! Лет десять назад по этой самой улице мы шагали с молодым Шубенко, штурманом, на судно, несли навигационные карты для кругосветного плавания. А сколько ночных вахт отстояли! Два океана вместе прошли. Пачангу на Кубе плясали, сахарный тростник рубили…

Интересно, каков он теперь. Всё так же, как бывало, торопится, по трапам через десять ступенек прыгает?

Я подхватил чемодан, кивнул товарищу и припустил вниз — по сопке, по лестнице — в порт.

Когда я добрался до порта, туман почти схлынул. Только последние хлопья ещё пролетали над зелёной водой. И сквозь них просвечивал залив, суда, мачты, а вдали — зелёные сопки. На чёрном носу теплохода белела надпись «Витя Чаленко».

Среди громадных пароходов он казался небольшим. Но на его палубу портовый кран носил из вагонов ядрёные брёвна. Всё от кормы до носа было заложено пахучим смолистым лесом. Грузчики и матросы припрыгивали на брёвнах, обтягивали их стальными тросами. Как перед отплытием.

Я взбежал по трапу, глянул в открытую дверь: сейчас увижу Шубенко!

Но навстречу мне выскочил маленький, рыжий, словно огонёк, пёс, а за ним выбежал невысокий, тоже рыжий, парень в штурманской форме и сердито крикнул:

— Бойс, на место!

Он налетел на меня и выпрямился:

— К нам?

Я протянул направление, парень смущённо подал мне всю в веснушках руку:

— Третий штурман, Володя.

— А где капитан?

— Занят. У него начальство! Инспекция! А тут лови этого капитанского пса!.. Что ж, пока пошли ко мне.

«Третий» побежал по надраенным ступенькам вверх. А я за ним — через одну. Впереди нас, завернув рыжим бубликом хвост, прыгал маленький капитанский Бойс.

Пёс свернул налево и сел у двери, на которой была табличка: «Капитан». Мы повернули направо.

Володя дёрнул первую же дверь, и навстречу нам с шелестом вырвались листы белой бумаги. На всех листах по-английски был напечатан один и тот же список фамилий. Судовая роль, в которой указано, кто кем на судне работает.

Володя бросился ловить листы. Я — тоже. Потом он положил их на стол, где стояла машинка с английским шрифтом. И в неё тоже была заложена судовая роль.

— Десятый раз для Японии перепечатываю! — горестно вздохнул Володя. То тут ошибка, то там ошибка. Недоучил в школе. Придём в Кавасаки или Иокогаму, там всё по-японски да по-английски! Учиться надо!

Он взял мой морской паспорт и под фамилиями матросов одним пальцем выступал мою.

Прочитал, проверил и обрадовался:

— Без ошибок!

Потом проводил меня до соседней каюты, открыл её и сказал:

— До вечера!

Я посмотрел в иллюминатор на бухту, на белеющий вдали город, прилёг на минуту отдохнуть, а когда открыл глаза, было совсем темно. Мимо борта одна за другой перекатывались на воде сопки. Рядом с ними у берега, все в огоньках, приподнимались суда и оставались позади.

Видимо, нас выводили из бухты.

Выглянул — так и есть!

Впереди работал буксирный катер, бурлила пена. Я бросился в рулевую: отход прозеваю! Взбежал наверх, открыл дверь и вздрогнул.

У окна спиной ко мне стоял мой старый капитан. Стоял, как всегда опустив руки по швам, важно откинув назад голову.

Этого не могло быть! Мой капитан умер несколько лет назад.

Но вот он повернулся и сказал шубенковским голосом:

— А, проснулся? Ну, здравствуй!

Шубенко! Только манеры да осанка у него нашего старика. Подошёл, тронул меня, как, бывало, капитан, за плечо и улыбнулся:

— Ну что, до Японии с нами?

— Конечно!

— А то давай и до Зеландии.

— Так я сначала в Америку!

Я стал объяснять свои планы, но Шубенко выглянул в окно и сказал рулевому: