За кромкой бирюковского берега
Кончился материк. За окном — белая мгла Ледовитого океана. Каким же хрупким существом кажется человек перед этой устрашающей безмерностью холода. И вдруг — кружка горячего чая со сгущенкой возвращает тебя к той жизни, что цветет, зеленеет, бурлит и меняется... Внизу под тобой в бесконечном однообразии — сморози ледовых полей. Но, всмотревшись, понимаешь, они тоже зыбкие, как все живое и уязвимое.
У Новосибирских островов широкая полынья тянулась на сотни миль; и даже после острова Жохова, который находится в тысячекилометровом отдалении от материка, здесь в высоких широтах клубились облаками разводья и трещины. Во всем этом было что-то дремотное, затаенной мощью постоянно напоминавшее, что идет извечная борьба человека и стихии.
Но как бы океан ни настораживал, ни отвлекал, я ни на минуту не забывал, что лечу на СП-28 в очень неудобное время: люди только-только высадились на льдину, устраиваются, нервничают в запарке; до 21 мая, дня открытия дрейфующей станции, остались какие-нибудь три недели, а из девяноста самолетных рейсов с грузами сделано только девять-десять. Нет там у ребят пока ничего, кроме белого поля и забот. Самим некуда приткнуться... Все это я знал и хорошо представлял неудобство появления на необжитой льдине постороннего человека.
К этой мысли меня исподволь готовили еще в Черском. В штабе Высокоширотной воздушной экспедиции «Север-38», регламентируя мое пребывание на льдине лишь двумя днями, говорили, что «Двадцать восьмую» Арктика приняла немилосердно. Особенно не повезло с подбором льдины. Затянулись ее поиски, а теперь затягивается устройство и развертывание станции...
За те двое суток с лишним, что я провел в штабе, я ни разу не видел, чтобы начальник экспедиции Владимир Киселев или его заместитель Сергей Савостин ложились спать, раздеваясь. По ночам то и дело с жутким пулеметным тарахтением включался телетайп, постоянно звонил телефонный аппарат — диспетчерская служба аэропорта, как правило, сообщала о приходе очередного борта за грузом для открывающейся научной станции. Сергей Савостин, очень вежливый молодой человек, который от постоянного недосыпания, кажется, пребывал всегда в состоянии смущения, вставал, поднимал ребят — это были те из участников СП-28, которых временно оставили в Черском,— и они шли вниз, на лед Колымы, загружать Ан-12 или Ан-26, следующий на остров Жохова.
Киселев молчал, ходил хмуро. Как-то, очевидно, почувствовав, что никак не может найти удобного случая для беседы со мной, он сказал:
— Жаль, что Василий Иванович Шильников улетел в Певек, он бы вам рассказал, как искал льдину для «Двадцать восьмой»... Правда, я и сам немного увлекся этими поисками.
После такого признания он коротко и четко выложил мне все по порядку.
...Обстановка в Арктике весной этого года была крайне неблагоприятной: разломы, сильная подвижка льдов. И вот в таких условиях начали искать льдину для СП-28. Сначала обследовали льдину, обнаруженную на снимке, полученном со спутника. Пришли в этот район и нашли ее. Посмотрели, полетали — льдина большая, хорошая, но не было рядом ровного поля, пригодного для взлетно-посадочной полосы. Поэтому пришлось от нее временно отказаться и поискать такую, чтобы она и поближе находилась к базе — острову Жохова,— и сразу можно было на нее сажать самолет и начинать завозить грузы. Отыскали. И как будто пригодную для принятия даже тяжелых самолетов. Но при обследовании выяснилось, что это огромное поле состоит из сморози небольших льдин. При таянии они развалятся, и маневрировать, то есть переносить станцию, будет некуда.
Нашли и другие варианты. Последний, как говорил Киселев, был самым удачным: полное сочетание необходимых условий — льдина для организации станции и взлетно-посадочной полосы. На нее-то и собирались высадить СП-28. Даже назначили день. Но когда в начале апреля пришли сюда и снова осмотрели льдину, увидели — она разломана пополам. Тогда вернулись к первому варианту — к льдине, обнаруженной спутником. Нашли рядом «подскок» — промежуточную ледовую базу с взлетно-посадочной полосой, на которую можно было бы предварительно завезти грузы. Высадили туда группу РП — руководителя полетов. Но вскоре и этот лед раскололся. Пришлось РП перебросить на запасной «подскок», и уже с него вертолетом перебрасывать грузы на новую дрейфующую станцию.
Помню, после нашего разговора с Киселевым проснулся я ночью от трескотни телетайпа и подумал: чего это так долго он стучит? Неужели случилось что-то еще...
Чем ближе — по времени — к «подскоку», тем чаще летчики выходят в салон размять ноги, усиливается говор. Кто-то греет чайник на плите, кто-то предлагает чаю и сам садится за откидной столик и начинает готовить бутерброды... За переборкой с открытой дверью я слышу разговор и вдруг понимаю, что речь идет о СП-27, которая в дрейфе уже целый год и сейчас находится где-то в приполюсном районе. Особенно раскатисто доносился до меня чей-то бас, и я, все еще не веря услышанному, таращил глаза на загорелого и очень седого, не по возрасту, пилота за чайным столиком. Наши взгляды встретились, и я, кивая в сторону пилотской, спросил: